Отправлено: 12.12.05 19:39. Заголовок: Начало нового соавторского фанфика. Начинает Марти. Дальше...
Вот - выкладываю плод моей стаарой, очень старой идеи. Третий раз предупреждаю слабонервных. ИМхо - идея очень хорошая., и независимо от того, найдутся у меня продолжатели, или нет - буду4 им заниматься и в перспективе могу сделать макси, хотя и не знаю, сколько на это времени уйдет.
Итак - новый, драматичный и пока незнаванный фик - стартует.
Откинувшись в кресле, Перс нетерпеливо слушал задыхающийся голос Эрика. Какие-то просьбы, обещания доставить бумаги, написанные Кристиной Даэ, благодарность… Да нужны они ему?! Но как бывший Призрак произносит это имя – Кристина Даэ. Так.. трепетно, словно протягивает свое сердце на ладони. Дарога стряхнул неуместные ощущения и спросил с той пытливой непреклонностью, к которой привык за долгие годы допросов. - Ты снова говоришь, что не убивал графа Филиппа? Эрик вздрогнул всем телом, удивленно поднял на Перса блестнувшие глаза. Дарога, невольно поморщившись, поспешил отвернуться. Слишком быстро и явно – поспешил. Призрак понял – с некоторым трудом подняв руку, закрыл лицо воротником плаща - Нет… Я сказал.. Что он… сам… упал в озеро…. - То есть, попал в одну их твоих хитроумных ловушек?! – Перс сам удивился, как легко ему удалось прервать Эрика. - Д-да… Кажется… Не знаю… точно.. Голос мелодичный – но беспомощный, будто из него стержень вынули. Видно, Призрак сейчас и сам не знает толком, что он такое говорит. Явно нет никакого дела до еще одной жертвы. - Я умираю… От любви… Мне … мне страшно, дарога, если… Если она не придет?! Перс прищурился на поникшего в кресле Эрика. Ну разве возможно всерьез – умраь от любви, это сказки. Прямо новая восточная легенда, современный Меджнун. - Я оплачу строку объявления в газете. Вероятно, Призрак своим чутким слухом уловил нетерпеливые и резкие ноты а голосе Перса – и снова с удивлением на него взглянул. - Подожди меня, - сказал дарога, поспешно встал, и, чтобы усыпить подозрения Эрика, добавил, - Я подумаю, как лучше будет проводить к тебе Кристину Даэ. Это имя так подействовало на Эрика, что не меньше минуты он от волнения ничего не замечал вокруг, пытаясь унять судорожную дрожь. Перс выскользнул за дверь, и отдал вышколенному Дариусу нацарапанную наспех записку. Слуга понял молчаливый приказ господина и опрометью бросился вон. Возвращаясь в комнату, дарога ощущал неприятную слабость в коленях. Его страхи немного улеглись, едва он взглянул на своего гостя – тот сидел, уронив голову на грудь, вцепившись затянутыми в перчатки пальцами в подлокотники. Бледен он был настолько, что, казалось, вот-вот растворится, словно струйка дыма в воздухе. Перс вполуха слушал то, что, задыхаясь, рассказывал ему Призрак Оперы о своей трагической любви к Кристине. Эрик говорил бессвязно, почти бредил. Дарога мало уделял внимания этим излияниям, нервно расхаживая по комнате и стараясь не поворачиваться лицом к своему гостю. - Так ты не знаешь, где сейчас Рауль и Кристина? Эрик снова вздрогнул, словно от удара. Упоминание имени Кристины всякий раз действовало на него как электрический ток. Перс это прекрасно заметил – не увидеть было бы очень трудно, и использовал, пытаясь затянуть расспросы. - Нет.. Я.. этого не знаю… Они уехали… На север мира… - Когда именно? – безжалостно настаивал дарога. - Не знаю… Я … не знаю… Им .. было нужно.. От меня убежать… После этого Эрик замолк. Надолго – очень надолго, как показалось перетрусившему Персу. До тех пор – как дарога не заметил Дариуса перед окном, делавшего господину осторожные знаки. Дарога незаметно кивнул в ответ, стоя у окна и уставившись на голые ветви деревьев Тюильри. Его удерживал самому непонятный какой – то… стыд? Да, наверное, это был стыд.
Эрик собрался с силами чтобы вернуться. Он надел уже свою маску, когда дверь открылась и вошел Дариус, не отрывая глаз от своего господина. Этот момент скользнул как палец по спусковому крючку пистолета. Призрак еще раз поблагодарил за доброту, когда дарога помог ему подняться с кресла, взяв его за руку. И не отпускал. Дариус широко распахнул дверь, и в комнату ворвались шестеро вооруженных людей. Перс с силой оттолкнул Эрика и отскочил назад. Немного пошатнувшись, Призрак стремительно обернулся, его глаза так сверкнули, что все, не исключая Перса, попятились. Каким-то невероятным усилием смертельно бледный Эрик еще сохранял невидимую границу между шестью здоровяками в форме, с ружьями наперевес и собой. Первым пришел в себя Дариус. - Это он. Убийца графа де Шаньи, его брата и певицы Кристины Даэ. -Что? – полицейские обменялись удивленными взглядами. Дарога шагнул вперед. - Это я послал за вами. Господа, вы имели честь захватить опасного убийцу и похитителя . Он приговоренн6ый преступник и мошенник – и к тому же очень опасен. Так что советую вам быть настороже. Эрик стоял по-прежнему неподвижный, напряженный до предела, но видно было, что долго выдерживать такое он не сможет. - Он довольно долго скрывался под именем Призрака Оперы, - продолжил дарога. – Вымогал деньги у директоров Гранд-Опера. Вы слыхали об исчезновении певицы Кристины Даэ – прямо посреди спектакля? - Да, сударь, - все еще несмело ответил краснолицый сержант. – Об этом говорит весь Париж. - Так вот, вы имели честь только что раскрыть это громкое дело. Поздравляю вас, господа. Дарога Мазендарана хорошо знал своих коллег - люди такого типа одинаковы во Франции и на Востоке, одинаковы по всему миру – оцепенение сменилось нетерпеливой алчностью. Странное противостояние – 8 против одного человека – оказалась уже почти выиграна. Почувствовал это и сам Эрик. Было хорошо заметно, как он собирал в кулак все силы. Выпрямившись, он повернулся к Персу – когда его движение разрушило чары – и сразу пятеро человек схватили Призрака за руки. Эрик вздрогнул, но даже не посмотрел на них. Он произнес одно только слово: - Подлец! Это было как взрыв, с почти непредставимой силой обрушив на предателя все отвращение, все презрение – и всю силу адского страдания. Дарога отшатнулся, словно получив удар в лицо. У него задрожали колени – на плечи навалилась громадная тяжесть. Что-то с хрустом сломалось внутри, исчезла и без того натянутая уверенность, воскресли все сомнения и страхи – как из-под земли. Несмотря на свою смуглую кожу, Перс неожиданно побагровел от стыда. Даже дышать стало трудно. А сам Эрик, сложив в этот удар все силы, почти без чувств поник на руках своих стражей. Те, привычно заломив руки Призрака, все-таки глядели на него, разинув рот – они никогда ничего подобного не видели, и не решались увести своего пленника. Столкнись с ними Эрик тремя днями раньше, даже безоружным, - он бы вырвался. Даже теперь, будь у него немного больше сил… Они не решались. Они колебались, они сомневались – что им с ним делать. Но Призрак Оперы задохнулся от боли в вывихнутых руках – и вскоре дарога пришел в себя первым.
Все еще багровый, переполненный стыдом, презрением и злобой – он все же мгновенно понял, как ему отомстить. - Поднимите его! – с непререкаемой властнстью приказал дарога. Полицейские повиновались словно зомби. Перс приподнял голову Эрика – и медленно, демонстративно, давая пленнику возможность прочувствовать все, что его ожидает – снял с Призрака черную маску. Дарога, воспользовавшись бессильным отчаянием Эрика – громко, повелительно крикнул солдатам: - Теперь смотрите, кого вы поймали! С неописуемым презрением и отвращением он толкнул Эрика в плечо – так, чтобы на его лицо упал свет лампы. Увидев, кого они держала за руки – полицейские растерялись от неожиданности, кто-то выругался, кто-то отвернулся, - их захват немного ослабел. Эрик рванулся всем телом, освободился от шести пар рук – и кинулся вперед, еще раз кркннув загораживающему окно Персу – так, что похолодело под сердцем: - Подлец! Все произошло словно взрыв. Измученный, обессиленный Эрик, весь превратился в один острый, стремительный порыв. Пожалуй, такого никто не мог ждать. Кроме Перса. Дарога успел получить два сильнейших удара в лицо и отлетел назад – когда вмешался Дариус. Он выхвати у обалдевшего сержанта ружье и сильно ударил Эрика прикладом. Сдавленно вскрикнув, Призрак упал. Именно в этот момент н него набросились солдаты. Не давая подняться, они били пленника ногами – пока сержант не забеспокоился и оттолкнул самых ретивых. - Ну хватит! Нам за труп медали не дадут1 Он был прав – и чуть было не опоздал вмешаться. Эрик без сознания лежал на полу, окровавленный, в изорванной грязной одежде. Уродливое лицо было сильно разбито и обезображено еще больше. Перс был почти в таком же состоянии. Дариус хлопотал над своим хозяином, который бесформенной грудой свернулся около стены. Но дарога был жив – и хрипло ловил воздух ртом. Сержант, сморщившись и стараясь не смотреть, просунул руку под рубашку Эрика. Про9ло довольно много времени, прежде чем он ощутил под пальцами слабое биение сердца. - Жив! – с заметным облегчением сержант тяжело поднялся с колен, брезгливо отряхивая толстые пальцы. - Мой господин серьезно ранен! – Дариус поднес к лицу хозяина резко пахнувший флакон. – Я не могу его оставить, пусть кто-нибудь срочно съездит за врачом. Ему нужна помощь, немедленно! Уже через 10 минут один из полицейских спешно уехал на извозчике с запиской сержанта. Остальные – стараясь не затаптывать следы, туго скручивали за спиной руки Эрика, который так и не пришел в себя. Они с любопытством – откровенным, звериным – подносили канделябр к открытому лицу своего пленника. Беспощадный резкий свет падал на мертвенно бледное лицо, словно крича о чудовищном уродстве, об ужасной истощенности этого человека и жестоком избиении, которому он подвергся. Для Призрака его обморок был благом, убежищем – он не видел выражения лиц своих тюремщиков, их жестов, не слышал грубого смеха и оскорбительных замечаний солдат. Кто-то из них ткнул пальцем – словно в дикое животное –в его похолодевшее лицо. Снаружи раздались тяжелые шаги еще одного отряда стремительно взбежал по ступеням невысокий седой человек с небольшим чемоданчиком. Врач.
- Доктор, взгляните, он жив? Ему сильно досталось. Врач, склонившийся было над лежащим на диване Персом, повернулся на зов сержанта. Профессионально, уверенно – и отпрянул, словно обжегся – увидев близко лцо арестованного. - ….! – вырвалось у врача. – Он что, прокаженный? Эти слова вызвали очень заметную панику. Тот, кто пытался поднять Эрика – отскочил, резко отбросив прочь бесчувственное тело. Врач подкрутил фитиль лампы, надел перчатки и стал пристально изучать лицо Эрика. Потом расстегнул его рубашку, послушал сердце. - Живой, но очень слабый, - отряхивая грязь с брюк, сообщил врач. – Можете забирать, но будьте осторожны. Его сильно избили – вывихнуты суставы, много ушибов. И не бойтесь, он не прокаженный. - Правда? - Да. Это больше похоже на старые шрамы - или на врожденное уродство. Я такого никогда не видел – а с прокаженным мне приходилось сталкиваться. Я бы не ошибся. Врач не мог отвести взгляда от лица-черепа Призрака. - Я с удовольствием занялся бы ми поподробнее. - Хорошо, попозже, - нехотя согласился сержант. – Надо сначала отвезти его в тюрьму. Как вы думаете, доктор – он не сбежит по дороге? Врач невольно улыбнулся. - Сбежит? Да он двух шагов не пройдет – очень истощен, да еще вы постарались. Можете не бояться. Вы будьте поосторожнее, но может и умереть. Толстые красные руки грубо схватили Эрика, подняли легкое тело, и потащили к экипажу. Призрак все еще не приходил в сознание. Он не видел, как почти каждый из двух дюжин его конвоиров всматривался в его раскрытое лицо, не видел отвращения и страха – и одновременно странного притяжения окружающих. Эрик не слышал их смех, ругательства, грубые шутки и циничные замечания, с которыми почти каждый из них запрокидывал его незащищенную голову. К счастью для пленника, уже сгустилась ночь. Неверный свет газовых фонарей был снисходителен к нему – и хотя его везли в открытом экипаже, многочисленные прохожие могли видеть только темную фигуру в окружении вооруженного отряда.
Так, Это долгожданная прода. У меня - поскольку сейчас экстремальная ситуация - ко всем, кто чи тает, 2 просьбы. Одна - так как у автора фика за время набора 19 раз ломался копмьютер, причем дело было глубокой ночью - то мое осстояние сейчас не сильно отлитчается от описанного в фике. Поэтому прошу сказать - для восстановления вдохновения: ЧТО БЫ ВЫ ХОТЕЛИ ПОСЛЕ ПРОЧТЕНИЯ ЭТОГО СДЕЛАТЬ? ПРИЧЕМ, КАК В РЕАЛЬНОМ ПРОСТРНСТВЕ, - ПРОСТО В РЕАЛЕ, ТАК НА ФОРЕ И В ТЕКСТЕ, ЕСЛИ БЫ ВЫ МОГЛИ ВМЕШАТЬСЯ В ДЕЙСТВИЕ И ПОПАСТЬ НА СТРАНИЦУ.
2 - МНЕ ОЧЕНЬ НУЖНА ПОМОЩЬ - ЗАЙДИТЕ ВО ФЛЕЙМ, Я ПОСТАРАЮСЬ ТАМ СОЗДАТЬ ТЕМУ.
Охранники обращались со своим пленником грубо – но и с какой –то опаской. Даже те, кто так сильно его избивал – хорошо запомнили необычайный голос. Возможно, слишком хорошо. Потрясающее воображение уродство добавило ужаса – и таинственности. Перс очень хотел сломить невольный страх перед Эриком, слишком хорошо зная, на что тот способен. Но дарога перестарался. Его намеки на загадочные преступления на далеком Востоке, связь Эрика с легендарными событиями, о которых говорил весь Париж – заставили увидеть в нем необычайного, романтического героя – и вызвали то странное почтение, которое иногда проявляется к знаменитым преступникам. Даже личность Перса – загадочного иностранца из экзотической страны – добавили краски в этот романтической ореол. К несчастью для Призрака, этот покров тайны был слишком прозрачен и не защитил его от оскорблений и побоев. У Эрика не хватало сил чтобы поддержать свое влияние на солдат и страх перед собой. Эту его слабость дарога заметил прежде всего, и хорошо принял в расчет, строя план захвата Призрака. Но испуг и тайна все же остались слабыми тенями памяти тех, кто был причастен к делу. Манящая, и очаровывающая блеском Парижская Опера, ее атмосфера, запахи духов и звуки музыки – все это было далеко. Здесь, вокруг – были только тесные коридоры, тяжелые железные двери и решетки на окнах. Слишком много навиающих над головой сырых камней, лязга ключей и запоров, отрывистых команд, пинков и ударов, окриков и визгливого смеха. Странные, очень смутные слухи о пленении Призрака Оперы уже поползли по Парижу. Эрик все еще не пришел в себя. Его втащили в одиночную камеру без окон. В почти осязаемой густой темноте, Призрак, к счастью, не понимал, что на нем нет защитной маски, и что его лицо близко освещают лампой и пристально и брезгливо рассматривают чужие люди. Много людей – начиная с коменданта тюрьмы. В дрожащем свете клубился белый пар от дыхания. Эрика швырнули на каменную скамью – так и не сняв с него кандалов и не освободив стянутых веревками рук. После этого его оставили в покое- до утра. А утром пришел врач. Врачи – вернее. Целый консилиум, едва поместившийся в тесной камере. Четыре часа они изучали, замеряли, осматривали, анализировали самым внимательным образом своего еле живого от слабости пациента. Кто-то все-таки заметил состояние узника. В результате семеро вооруженных до зубов жандармов решились развязать руки пленника. Под дулом ружей, направленных прямо в грудь лежщему без сознания человеку, один из эскулапов быстр и небрежно вправил вывихнутые суставы. После этого, в восторге от собственной храбрости, они заковали Эрика в кандалы, казалось, весившие больше него самого и ретировались так, словно и них чесались пятки.
Высокий врачебный консилиум постановил, что лучше бы сохранить жизнь необыкновенному пленнику. Поэтому раза 3 в день его под усиленной и совершенно бесполезной охраной навещал врач. Безрезультатно, естественно. Состояние Эрика оставалось прежним, слабость была угрожающей. После произносимых громких речей о милосердии и врачебном долге, доктор решился время от времени его осматривать, и вливать ежедневно в рот умирающего несколько ложек какой-то бурды. Исполнив высокий врачебный долг, он величественно и гордо удалялся из камеры Эрика, невероятно довольный собой. Эрика старательно удерживали в жизни. Насильно. Это все продолжалось неделю. Черным утром восьмого дня, когда, старательно отводя глаза, врач в очередной раз сунул в незащищенное лицо Призрака пузырек нашатыря, Эрик на секунду приоткрыл глаза. Смельчак-доктор с криком отскочил в сторону, споткнувшись о ступеньку. Затопали тяжелые сапоги жандармов за дверью, но пленник не подавал больше признаков жизни, и врач решился встать. Проверив и перепроверив кандалы, он снова ткнул склянку в лицо Эрика. Вскоре Призрак мучительно медленно открыл глаза. На его лицо падал беспощадный свет лампы. У двери стояли два жандарма, которые незамедлительно прицелились в умирающего, скривившись от брезгливости. Врач встряхнул его за плечи без всякого сопротивления. Эрик словно ослеп. Он ничего не спросил, никак не отреагировал, словно не заметил, что в его крохотной камере был еще кто-то. Громкие вопросы, грубые прикосновения – Призрак все принимал безропотно. Когда врач, ободренный пассивностью пленника, начал пристально разглядывать его несчастное лицо – Эрик даже не вздрогнул. Переставив лампу, медик расстегнул одежду узника и принялся исследовать следы побоев, сильно и жестко ощупывать раны. Призрак так и не пошевелился и ничего не сказал. Удостоверившись, что он еще дышит, врач ушел. Охранники бросили Эрика на скамью, быстро ушли и сами отвернулись от двери – так сильно их напугали горящие в темноте неподвижные золотые огоньки. На следующий день врач нашел узника в том же состоянии, в той же позе. Когда ему силой раскрыли рот, Эрик не сопротивлялся. Впрочем, он бы и не смог – от страшной слабости он даже не мог поднять голову. Никому из озабоченных сохранением его жизни врачей не пришло в голову хотя бы дать узнику теплое одеяло. Или снять с умиравшего от истощения Эрика тяжелые кандалы, почти 30 килограммов весом. Этот неподъемный металл, словно высасывал его последние силы. Призрака, такого скрытного прежде, превратили в негласный аттракцион для жандармов, судейских чиновников, медиков, просто знакомых служащих тюрьмы и журналистов. Они тесной толпой заходили, подносили огонь к лицу умирающего и уходили, так же гордые собственной смелостью. Никто не знал, понимает ли сейчас сам Эрик, что его выставили напоказ. Темная нетопленная камера могла бы стать для него сейчас хотя бы подобием убежища. Когда его оставляли в покое, тесные стены и привычная приветливая темнота давали Эрику немного защиты. Он десятилетия провел в подземном доме в подвале, и каменные стены были к нему благосклоннее людей. Маски у него не было, и только темнота давала подобие укрытия. Впрочем, эти грубые прикосновения к его душевным и физическим ранам уже почти не причиняли ему боль. Чужие взгляды царапали его открытое лицо, чужие голоса лезли в растерзанную душу – они еще что-то с ним делали, что-то хотели… Эрик чувствовал – не сознавал, что стоит на последнем пределе. Может быть, только темнота камеры еще поддерживала остатки жизни.
Призрак не жил – но и не умирал. Он все сильнее слабел – и с каждым днем уходил все дальше. Усилия медиков, насмешки и шутки – он это видел и не видел. Что-то мелькало, как смутные тени из-под глубокой воды. Вернись он к жизни – мог бы все вспомнить подробно, но теперь он был на самом дне, и медленно погружался все глубже. Посещения зрителями его камеры прекратились. Высокий консилиум пробовал то одно, то другое средство, Но ни пощечины, то которых его голова ударялась о стену, ни электрический шок, ни какие-то инъекции в иссохшие, как у скелета, руки – не могли вывести его из прострации. В чью-то голову пришла гениальная мысль по старинке, сделать ему кровопускание. Уже приготовили тазик для крови и скальпель – но, подержав в пальцах его бесплотные руки – не решились на эту быструю смерть. Эрик все чаще закрывал глаза – от непереносимой слабости. В сумраке, когда заходили к нему из освещенного коридора – его тело казалось плоским, словно вырезанным из бумаги, невесомым, как осенний лист. Даже когда накрывали носовым платком его мертвое лицо – смотреть на него было невыносимо. Чудовищно худой, неподвижный – Эрик не жил, и ему не хватало последнего шага до смерти.
----------------------------------
Кристина потерянно сидела у окна гостиничного номера в Перрсо – Гиреке. Чутким слухом, но как-то машинально, она слушала из соседнего номера негромкие голоса – Рауля осматривал врач. Стены тут – словно бумажные,, а ее жених, после того, как чуть не погиб в камее пыток, до сих пор болеет. Болел, вернее - после панического бегства сюда и купания в ледяной воде, у Рауля развилась пневмония. Кристина ухаживала за ним две недели. Они не убежали далеко. Она чувствовала себя здесь странно. Облегчение, переходящее в неприкаянность, дежа вю – словно эхо в мозгу. В Перрос-Гиреке, как в фокусе, пересекались все воспоминания. Разные – словно 3 разных жизни. И никогда не знаешь, чего теперь ждать. Сидя у постели больного виконта, Кристине было о чем поразмыслить. Странно спокойно – затишье после всех этих бурь, так быстро – как ножом отрезало, так не бывает. Здесь пасмурные дни, деревья и песок, покрытый инеем – ни тебе тени, ни света. И так же она. Рауль болен не настолько опасно, чтобы заполнить ее дни тревогой. Она ухаживает за ним умело – почти так же, как и за отцом. А кроме этого ей даже скучно.
Точно вышла из курьерского поезда, и он промчался, а Кристина, оглушенная внезапной тишиной, озираясь, стоит на перроне. В теплые пасмурные дни туман густел, как вата, и так же забивался в уши. Давил на голову, глушил шаги, словно колючки, цеплялся за платье. Рауль спал часов по 20 в сутки, Кристина в смутном томлении бродила по окрестностям гостиницы. Тишь перед бурей – и вот грянул гром. Подрагивающими пальцами она разгладила газетный лист. Парижская газета пятидневной давности. На первой полосе громадными буквами стояло “ Таинственный убийца ждет суда“. И чуть пониже : “ Тайна Призрака Оперы раскрыта“. Она выронила лист, не дочитав статью. Что-то до боли сжалось внутри. Почти полчаса Кристина просидела оглушенная, пытаясь понять саму себя. В ней словно нарастал глухой подземный гул, неясное, все более сильно смятение. Кристина оделась и вышла из номера. Добродушная сплетница хозяйка кинулась к ней с каким-то новостями, с набившим за все дни оскомину сочувствием. Девушка, пробормотав несколько любезных слов, махнула неопределенно рукой. На минуту ей стало веселее от морозного свежего воздуха. Кристина почти сбежала с высокого крыльца – так быстро, как только могла, надеясь заглушить сове волнение. Но только усилила его – ноги сами принесли ее на кладбище. Та самая церковь, могила отца. Кристина даже задохнулась. Зачем сейчас? Ведь это был ночной кошмар, Призрак ее похитил, он убийца… Почему-то вспомнились лица блестящих зрителей в ложах – в вечер ее последнего триумфа. Как они перешептывались о ней с Раулем, а ведь ничего же не знали! Так, сплетни. При виде черепа у стены – древнего, заснеженного черепа – Кристина уронила перчатки. Долго поднимала их – пальцы не слушались. Что-то поднималось, ширилось, росло в ее душе. Ей хотелось кричать, лечь на снег , сделать что-нибудь. Наверное, это радость такая – все кончилось и Кристина свободна, Рауль свободен и кошмара нет. Почему-то тяжело. Кошмар теперь не у нее – у Эрика. Пронеслось пере глазами самое страшное мгновение – жуткое лицо в неверном свете, маска в ее дрожащих руках… И через минуту – Призрак на коленях перед ней, склонив голову… Почему ей теперь – то ли больно, то ли радостно – тоже до боли? Эрик в тюрьме, его наверняка убьют, То есть, осудят и приговорят… А, собственно, за что? Они же живы с Раулем, и счастливы. Ну да, а граф Филипп, холодный и высокомерный брат Рауля? Кристина зашаталась. Ей что-то надо, необходимо сделать, но что? Радостно ей или все-таки – больно? Теперь – она свободна или потеряна? Оскальзываясь в рыхлом снегу, девушка побежала в гостиницу.
Рауль спал и разговора с ним не получилось. Кристина наскоро, без всякого аппетита пообедала и снова ушла на берег унылого зимнего моря. Она стояла на берегу, пока не стемнело и холод не пробрался под платье. Ей было немного легче на свежем воздухе, но даже море своим неумолчным шумом задавало задавало ей тот же невнятный вопрос. Почему его образ стоит перед ней? Почему даже теперь все не закончилось? Здесь… Где все пропитано его присутствием.
На следующее утро она решилась поговорить с женихом. Они позавтракали – он – сидя в постели, она – рядом на маленьком столике. Девушка вытащила газеты. - Прочти, пожалуйста. Рауль капризно отложил их в сторону. - Зачем? Нас уже не касаются никакие газеты. Мы уедем еще дальше и будем вечно друг друга любить. Разве мы и теперь не счастливы? - Счастливы… - протянула Кристина. – Смотри. Нам, аверное, уже нет смысла ехать. Вот теперь он встревожился. - Что? - Знаешь, Рауль… Посмотри лучше сам. Все время, пока он читал, она стояла, повернувшись к окнуи рассеянно вертела пальцам чайную ложку. Виконт захохотал и Кристина бросилась к нему. - Он?.. Он не умер?.. Они его… поймали? - Да… - отозвалась растерянно Кристина, пораженная не этими словами, а тоном их звучания.
- Смотри, тут пишут и о нашей смерти! – раскрасневшийся Рауль аальцем указывал на газетные строки. - Да… Я знаю. Они обвинили его… В этом тоже. - Вот это здорово! – он снова рассмеялся. – В нашей смерти! Кристину неуверенно спросила: - А разве мы не должны сделать что-нибудь? Рауль уставился на нее: - А что мы тут можем сделать? - Не знаю… Нам уже нет смысла ехать? - Надо подумать… Да, наверно, мы теперь можем жить тут. Подождать спокойно, пока все кончится, а потом вернемся в Париж или куда захотим. Пусть это будет нашим свадебным путешествием, а торжества устроим потом. - Что… кончится? – у Кристины перехватило дыхание. - Все! - Что – все? - А как у нас поступают с убийцами? - Хочешь сказать… Его… Его убьют? - Когда приговор приведут в исполнение. - Ты будешь ждать чтобы казнили человека? Рауль поморщился: - Ну… в общем… да. У Кристины закружилась голова. Но ведь он же нас не убивал! - Кристина, ну и что? Какое это имеет значение? Он же не человек, он убийца, чудовище! Кому какая разница, нас или других – а он зато получит свое. - Но ведь ты не можешь знать! – неожиданно для себя самой громко вскрикнула девушка. – Ты же ничего о нем не знаешь! Он нас отпустил – живыми, это было! Все, что угодно, но ведь Эрик нас не убивал! - А мой брат? А тот несчастный рабочий? - Они оба могли опасть в ловушку! Ты же знаешь, как все… - Да, театр стал местом пыток и смерти! Кристина, ты же не заешь, о чем говоришь! Я прошел эту камеру пыток – все, чтобы спасти тебя. Ты не знаешь, как больно терять брата, который тебе вместо отца. Филипп мне был и братом, и отцом! - Рауль, прости меня, тебе было очень тяжело! Я знаю, на что ты полеш ради меня, мой милый. Знаю – и за это еще больше люблю тебя. Откровенное напряжение разу сменилось привычными в последние дни ласками. Они провели вместе весь день – только врач выгнал Кристину из комнату ее жениха. Но уже когда она поднималась к себе – с каждым шагом возвращалось прежнее смятение. Кристина вышла – немного прогуляться перед сном.
Прежде, чем погасить свечу и лечь в постель, девушка выглянула в окно. Там была беспросветная чернота. Мысли опять вернулись к утреннему разговору. - Все равно это как-то нечестно. – пробормотала она про себя. А утром следующего дня Кристина послала слугу за газетами. Д.а. “ Предотвращено преступление века“, “ Театр Гранд-Опера спесен“, “ Убийца певицы ждет суда“. Зачем так об этом кричать, неужели писать больше не о чем? Кристина подавила желание с досадой разорвать газету. “ Чудовищный план монстра сорван“. У девушки упало сердце, похолодели руки и ноги. Неловко присев на подоконник в бледном свете размытого дня – вот-вот должен был начаться снегопад – Кристина читала. Это было большое откровенное интервью с Персом. Сенсация! На первой полосе! Кристина впервые узнала о “ розовых часах Мазендарана“, даога не скрыл происхождения Эрика, в подробностях описал его странствия, как сам о ни знал. Почти ничего из этого не зала раньше и сама Кристина - а ведь Эрика так доверял ей, больше всех. Там, далеко от чужих. Глубоко под землей, он открыл ей часть своей души… Никто, кроме нее не услышал… Дарога Эрика не пощадил. Вся сокровенная жизнь таинственного Призрака, которую он доверил единственному, кто был к нему хоть немного добр, была размазана по газетным страницам грязью и кровью, Все, что он таил про себя – выставили напоказ , и сейчас, вот в этот самый момент, его тайны и его боль обсасывали тысячи зевак. О господи!.. Кристина нервно прошлась по комнате, зацепив платьем стул, потом снова села на подоконник и протерла запотевшее стекло.
Даю еще абзац - пока не разрулится ситуцация с компом - так и буду, в час по чайной ложке.
Чтобы дочитать статью ей потребовалось больше часа. Задумываясь, она с неприязнью вспоминала лицо Перса. которого хорошо рассмотрела в подвалах. И стискивала зубы от брезгливости. Даже Эрик без его маски ни разу такого отвращения у нее не вызввал. Ужас - да, но не такое отвращение.
Как же не повезло ему с другом! Она, Кристина, соравла с него маску далеко от всех, с самом сердце тайного убежища. Никто не видел, кроме нее. А Перс...Он словно выставил Призрака голым, напоказ, перед толпой...
Какая гадость! Кристина вспомнила, как подала Персу воды - и невольно зашевелила пальцами, будто отряхивая их от чего-то липкого и вязкого.
В другой газете был ее портрет - прямо с афиши. Портрет Рауля -двух предполагаемых жертв. Впрочем, в их гибели никто не сомневался - и тем яростней обвиняли Эрика. их молодость, красота, ее талант и блестящее положение Рауля - все самое хорошее в жизни ставилось в вину Призраку. Где-то в камере Эрик ждал не суда - он ждал смерти.
Кристина уже не была той девочкой, что смотрела на мир доверчивыми светлыми глазами всего полгода назад. Она поняла - что рядом с тобой может не быть справедливости. На нее легло - и придавило это ощущение. И она поняла - и перечвуствовала, и во многом смирилась. Ведь ей было не на что жаловаться. Но это...
еще недавно она боялась Эрика и радовалась своему освобождению. Эти чувства и теперь никуда не исчезли - но уже с ними перемешалось другое. Девушку до боли возмутила такая жестокость - и примешалось неприятное чувство вины. Немного успокоившись, она отнесла газеты виконту. Рауль читал - опасливо, удивленно и неожиданно широко улыбаясь. Кристина молча впитывала его настроения. - Вот это да! Я и представить не мог! Правильно, теперь все знают... Вытащили его из норы, давно пора! Он уже никому не опасен! Последняя фраза эхом отдалась в ушах Кристины. - Рауль, - неожиданно спросила она. - Помнишь,когда ты хотел меня увезти - как о нас написали в газетах? - Конечно, все помню! Это был его трюк. Гадость, ужасная подлость. - Да, подлость. - Кристина долго сумрачно молчала.
Что с тобой? – Рауль сел, обнял ее за плечи. – Дорогая, моя любимая, чем ты расстроена? Я давно вижу – ты сама не своя. Что случилось? Все плохое позади. Я скоро буду здоров, мы поженимся. Все страшное уже закончилось и мы свободны. - Разве? – бледная Кристина не поднимала глаз. - Конечно! – без тени сомнения. – Да что с тобой? - Рауль, подло выставлять напоказ чужую тайну. - Подло. Но это же не повредило нам. Правда же? Мы теперь вместе. Кристина даже не сразу поняла. ЧТО именно он имеет в виду. - Нет, я имела в виду не тебя… - Что?! - виконт де Шаньи подскочил на постели. - Рауль, ты ведь сам сказал, он уже никому не опасен. Его судят за наше убийство. - Да не все ли тебе равно?! – молодой человек закашлялся. – Кристина, мы опять ссоримся из-за него! Какая разница, мы или другие жертвы – их было так много! Он убийца. Это мы знаем точно. Убийца! - Рауль, я – Я этого знать не могу. - Не понимаю тебя, Кристина. Он же чуть не убил меня! - Но он отпустил нас. Обоих. Он был великодушен, Рауль. - После того, как похитил тебя и пытал. - Он не мучил меня, не так!.. - Я слышал из-за зеркала, как ты кричала. И Перс тоже слышал. - От страха.. Он просто маску снял и показал мне свое лицо. А Перс… - девушка сморщилась, как от кислого яблока. Рауль ее гримасы не заметил. - Вот именно! Он же знал, какой ужас ты увидишь! - Он живет с этим лицом всю жизнь… - Ну, ему недолго осталось терпеть, если ты об этом… Кристина замолчала – у нее было чувство разговора с глухим. В голове не укладывалось, как ее нежный, чуткий Рауль может быть таким жестоким к кому бы то ни было. Она сменила тему разговора. Нежный слова, шутки, поцелуи, планы на будущее - как искрящиеся пузырьки шампанского, как звуки смеха… И вдруг все кончилось. Среди размышлений и споров, в каком же городе им построить дом, виконт беспечно обронил фразу: - Скорее бы того казнили, я уже по Парижу скучаю. Очень вернуться хочу. Кристину передернуло. Ждать так беспечно смерти человека? - Как ты можешь быть таким жестоким? – вырвалось у нее. Виконт опешил. - Кристина!!! Под его взглядом она растерялась. - Кристина, тебе что – его жалко?! Судя по его тону, это самая невозможная вещь. Девушка поспешила погасить разгоравшуюся ссору. Но вечером, выйдя на прогулку перед сном, как она за 2 недели привыкла – Кристина задала себе этот вопрос. Звезды смотрели на нее очень близко и пристально, от холода захватывало дух, снег переливался и скрипел под ногами. Вслушиваясь в тишину, сотканную из невнятных ночных звуков, она без колебаний ответила себе самой - да. Да, ей жалко Призрака Оперы. Потому что он больше не Призрак. Он – человек, его предали и несправедливо обвинили, над его сокровенными тайнами надругались, выставили напоказ и унизили. Саму Кристину только один раз коснулась клевета – на один только вечер представления « Фауста». Но этого хватило, чтоб запомнить на всю жизнь эту боль.
Она вернулась к себе только после полуночи, не обращая внимания на удивленное лицо хозяйки. А утром, на вопрос Рауля, где она была весь вечер, она отозвалась моментально: - Молилась. И почему-то это было правдой.
После первого взрыва чувств Кристина притихла – и только тратила часы, чтобы издалека следить за делом Эрика. Прошло больше недели, когда ее возмущение и жалость улеглись настолько, чтоб заметить: все газеты красочно описывали внешность Эрика, его прошлое – в качестве « мастера люков» и Призрака, его подземную империю – убежище – и ничего, ни слова – о его поведении или словах после ареста. Болезнь Рауля дала рецидив, и Кристина часами просиживала у его постели. Виконт почти все время спал, и девушка стояла у окна его комнаты, глядя расширенными глазами вдаль. Она была рада, что ей не мешали думать – о Рауле, об Эрике и о себе. Нерадостными были эти мысли. Девушка стала сумрачной, похудела, на лице поселилось навечно то самое выражение тоски, которое так поразило Рауля на маскараде. Прозрачными глазами она смотрела на горящее лицо жениха – сквозь пелену, как во сне. Сидя у его кровати, Кристина, словно натянутая струна, ждала известий об Эрике. Добродушная хозяйка гостиницы и старый доктор всячески старались успокоить и утешить девушку. Да, Рауль должен скоро поправиться, с н6им все будет хорошо, с таким милым молодым человеком, ей можно пойти отдохнуть, они все и нем позаботятся. - Да, конечно, - кивала Кристина, слушая и не слыша их успокоительных слов. Все их заботы камнем падали на сердце, все увеличивая страшный контраст. В душе Кристины поселилась тень. Ко всему, что она видела, думала, делала, словно прибавился вопрос – а Эрик? Кристина мучилась от раздвоенности, боясь даже представить себе, куда это ее приведет. Но она словно разделила с Эриком его унижения, незащищенность и боль. И в то же время радовалась за Рауля – ведь он и правда выздоравливал. Ее смятение все нарастало, и Кристина боялась заглядывать во встающее перед ней будущее. А потом усилился и начал ее мучить уже совсем другой страх. Газеты словно соревновались в изощренных описаниях биографии Эрика, его уродства и выдвинутых против его обвинений. Интервью с Персом, с директорами Оперы, с Мифруа – с кем угодно, кроме самого Эрика. После известия о том, как его задержали – « оказал отчаянное сопротивление», « тяжело ранен иностранный гость» - ни одного слова или поступка Эрика. Ни одного – с каждым днем все страшнее. Будто все совершалось над мертвым. Кристина весь вечер рылась в куче газет. Ничего. Будто он умер, исчез, растворился сразу после задержания. Пустота. Неужели они его убили? Утром Кристина проснулась в холодном поту. Томиться, ждать беспомощно – было невыносимо. Она попробовала еще раз поговорить с Раулем. Дело кончилось приступом кашля и ссорой. Девушке спешно пришлось звать врача. А через час обложенный подушками Рауль упрекнул, что она больше занята этим убийцей, чем умирающим, больным женихом. Кристина вспыхнула огнем и задохнулась, словно получив пощечину. С минуту она не могла сказать ни слова, а потом возмутилась. -Рауль! Рауль, как ты можешь..?!
- А разве не так? Кристина, ради тебя я пожертвовал всем, от всего отказался, я болен и лежу тут в этой глуши – а ты все время думаешь о чудовище. Хороша же твоя благодарность, Кристина! Девушка пару секунд ошеломленно на него смотрела – потом кинулась прочь, закрыв руками лицо.
Кристина долго бродила по берегу. Вновь падал мягкими каплями снег. Ей было не по себе – упрек Рауля больно отозвался в самой глубине души. Больно – и как-то многослойно. Сперва было обидно – ну почему он так несправедлив? После Кристина остановилась, словно наткнувшись на столб. Она так обижена, потому что почти все это – правда! Как же это произошло? Неужели опять?.. Исчезнет ли когда-нибудь страшная для них обоих тень Призрака? Из ее жизни, из жизни ее будущего мужа?.. Эрик в тюрьме, даже для ее неопытного взгляда ясно – он приговорен и скоро все кончится. Если его казнят, забудет ли его она? Почему-то даже не сам таинственный и манящий Призрак, а только известие о нем подняло в душе такую бурю? Почему Эрик, вдали от нее, запертый в тюрьму – затмил в ее глазах Рауля? Завоеванного после всех бед жениха, рядом с которым она проводит все дни? Кристина не чувствовала холода. Что произошло? Здесь не Опера – место его чарующей силы , она…. Свободна? Почему-то она не может выбросить его из мыслей. А еще – все эти ласки и признания Рауля далеки от нее сейчас, не чувствуются, не волнуют. Скользят по ней, как дождь по крыше. Все это было правда – Рауль рядом с ней. А она рядом с Эриком. Мысленно. Тяжелыми шагами Кристина поднялась в свою спальню, не заглянув к жениху. Платье промокло от снега и липло к ногам. На лестничной площадке Кристину ждал врач. - Мадемуазель… Вы пришли… Я дал месье де Шаньи морфия и он проспит до утра. С ним все будет в порядке, не волнуйтесь. Ему нужен только покой - он весьма хрупкий молодой человек, очень нервный… Кристина слушала с неподвижным лицом. Воспитание и приличия подсказали, что следует что-то ответить. - Большое вам спасибо, доктор. Я прослежу, чтобы ваши предписания были выполнены. Она вежливо наклонила голову и поднялась выше. Услышав слишком ровный, монотонный голос, врач еле приметно вздохнул и проводил девушку до самой двери пристальным взглядом. Весь следующий день Кристины пыталась заглушить чувство вины перед Раулем и одновременно нестерпимую жалость к Эрику. Виконт проснулся поздно, около полудня. Кристина подавила обиду – и весь день старалась быть заботливой, доброй, и не давать Раулю повод для ревности. Это стоило ей усилий. Уже к 7 вечера девушка ушла к себе, опустошенная и измученная. Странно, что за несколько часов в обществе любимого она устала больше, чем когда-то – от изнурительных репетиций. Голова кружилась, на душе было мерзко и пусто. Где-то к полуночи она проснулась в темноте. За окном стоял мертвенный отблеск снега, Кристине что-то приснилось, но что? … Волосы на висках намокли от слез. Кристина не заснула до утра – ей было тяжело и жутко. Это была глубокая ночь одиночества – полного и абсолютного, словно в могиле. От ее натянутых усилий ощущение вины перед Раулем не прошло. Она металась в постели, вспоминала недавнее прошлое, Рауля, Эрика, Карлотту… Может, она чем-то и перед виконтом виновата – но разве она не пытается? Разве она не платит ему любовью, заботой и верностью? Справедливо – и несправедливо, обидно до слез.
Тем более, что отношение к Раулю, в сущности, не изменилось никак. Оно было – и осталось – чистое, простое, легкое. Только рядом возникло нечто другое. Она любит Рауля и хочет стать его женой, и счастлива – но ведь не виновата же она, что ей так жалко Эрика? Разве можно за такое винить? За доброту, желание помочь другому? Кристина про себя называла свое чувство к Эрику жалостью, но оно было намного сложнее. Слишком сложно для запутавшейся одинокой девушки. О боже, здесь никто не виноват – или все они трое! Ведь Эрик ничего ей плохого не сделал. А Рауль? Почему она сейчас думает не о его болезни, словно реален его далекий соперник, а сам виконт стал туманным, как призрак? Как же это все могло произойти?! Она счастлива, все ее желания сбылись – но почему тогда Эрик ждет казни, Рауль на нее обижен и недоволен сейчас всем на свете, а она места себе не находит? За что ей все? Ей только 20 лет. Почему она должна решать вопрос жизни и смерти?! Она ведь самая обыкновенная девушка, это Призрак сделал из нее примадонну… Призрак. Кристина встала и прижалась к ледяному стеклу влажным лбом. Неужели все ее жизнь вьется около этого человека? Она замерзла, легла и закуталась с головой шерстяным одеялом. Стало уютно, все тело расслабилось, наконец пришла сонливость. Последним чувством Кристины была откровенная злость, с Эрика перешедшая на Рауля. Она заботилась о нем, не собирается ему изменять, она здесь – так что же ему еще надо?! Утром Кристина проснулась с этой мыслью – и с намерением решить этот вопрос с Раулем. В комнату ее не сразу пустили – доктор очень тщательно исследовал здоровье виконта. Девушка прохаживалась по коридору, чувствуя головную боль, тяжесть во всем теле и злость. Почему Рауль требует от нее подавить все другие чувства, кроме верности и любви к нему? Да. Она не может забыть Эрика – такого, как он, не скоро забудешь. Сам Рауль тоже на это неспособен. Тогда почему же, готовилась про себя к спору Кристина, почему она должна исковеркать свою жизнь, и наплевать на обычную благодарность?! Ведь если б не Эрик, они бы так и не встретились с Раулем – взрослыми… Не будь его уроков, не было бы и триумфа на гала-концерте. Врач вышел. Пригласив Кристину. Она решительно вошла в комнату. -Рауль, - с порога начала она. – Скажи мне, чем ты недоволен? Как ни старалась смягчить, Кристина нервничала, и вопрос прозвучал резко. - Кристина, - виконт сел на постели. – Я тебя люблю, всем доволен и счастлив. Я жду моего выздоровления и нашей свадьбы. Молодой человек не облегчил , а усложнил задачу, и девушка рассердилась еще больше. Если раньше ее возмущало , что Эрик с Раулем оба поставили ее перед такой проблемой, то сейчас раздражение непонятливостью виконта проложило дорогу к серьезной ссоре. Эрика здесь не было, сердиться на него – нечестно, ему и так очень плохо. Но Рауль был рядом, им вся скопившаяся злость против воли обрушилась на его голову. - Ты не хочешь меня понять! Скажи, почему тебе надо контролировать мои мысли? Запрещается даже думать об Эрике! Рауль вздрогнул, словно Кристина его ударила этим именем. - Не смей произносить этого чудовищного имени здесь! - Вот именно! А почему? Я никогда раньше никого не убивала, естественно, я думаю о своей жертве! О человеке, которого скоро убью! - Кого ты убьешь? Мы не имеем ни к чему отношения, эта история для нас закончилась. Все! Рауль снова закашлялся. Кристина ждала конца приступа - Его обвинили из-за нас! В нашей смерти! Может, он и виноват пере другими, но не перед нами. - Он похититель и убийца! Ты забыла – он пытал меня своим руками! Разговор повторялся. Кристина почувствовала отчаяние напрасно бьющейся о стену птицы.
После долгого отсутствия возвращаюсь пусть без костюма с черепом, но зато с оаусом под мышкой.
- Он нас отпустил. Кстати. Я не видела чтобы он к тебе хоть пальцем притронулся – до того, как вытащил виз воды и перенес в дом. Тебя и Перса, этого предателя. ,Ты обсуждаешь его лицо – а как ты думаешь. Этот невыносимый кошмар хуже – ему или нам? Мне было страшно до обморока просто его увидеть – а каково ему жить с таким лицом!? Подумай, представь! Как он мучается – и кто мы такие, кто дал тебе право судить его и наказывать? Кто дал нам такое право?!
Ошеломленный Рауль пытался вставить хоть слово, но не сумел. Остановить Кристину было невозможно, - особенно перекричать ее голос.
- Тебе не кажется, что он испытал достаточно боли? Эрик в тюрьме, его предал друг. Он потерял меня – чтобы еще и клеветать на него? Не слишком ли? Пойми, я не могу спокойно спать! Мы же обманываем всех, Рауль! И я не могу забыть Эрика – мне жаль его! Впрочем., он такой человек – даже ты его не забудешь. Ведь он ничем передо мной не виноват, и благодаря ему мы вместе!
- Что?!?!
- Ты впервые пришел в мою гримерную после гала –представления –помнишь? Когда я так прославилась, произвела такой фурор! До этого меня ты не узнавал. А, наверно, видел на сцене.
- Неправда!
- Не знаю, да и какая теперь разница! Неважно. Я знаю, что привлекла сначала внимание Эрика, потом твое - сейчас, взрослая. И Эрик за это смерти не заслужил!
- Кристина, а чего хочешь ты?
Рауль спросил неожиданно спокойно, девушка моментально осеклась и сникла. - Не знаю, - отозвалась она после паузы. – Не знаю. Что угодно. Только бы не сидеть сейчас вот так и не ждать, пока я стану убийцей.
- Тебе не противно называть его человеком? - продолжал свои задумчивые расспросы Рауль.
- Нет! Пойми, он же не виноват, что у него было такое лицо.
- Так. Понятно, Кристина. А теперь скажи честно – за что ты его так любишь? - Рауль… Рауль, ты бредишь! Я же не с ним – с тобой! Я люблю тебя, а не его! Искренне, добровольно ушла с тобой и я с тобой счастлива! Это ты понимаешь? Просто у меня совесть неспокойна, когда я думаю о судьбе Эрика!
- А ты о нем часто думаешь?
Кристина не заметила ловушки, и ответила искренне.
- Да! О нем и о тебе – все время. Вы главные люди в моей жизни.
- За что ты так со мной, Кристина?
- О чем ты говоришь? Неужели ты не видишь, как все это просто?! Я люблю – тебя, но это не значит, что я ненавижу Эрика.
- Нет, значит! Не обманывай меня, Кристина! Если бы ты меня любила – выбросила бы из головы это чудовище. Так не бывает! Или он или я! К то-то один! Если любишь меня, то не пытайся спасать убийцу Филиппа! Он сделал меня сиротой, разбил мою жизнь! А ты изображаешь его каким-то мучеником! Оклеветали, предали!... Это все не о нем. Каждый получает то, что заслуживает. Значит, такие у него друзья. Поделом!
- Я и не оскорбляла, - так же тихо ответила девушка. – Это ты сам сказал, что каждый получает заслуженное – как тогда твой брат? Или к нему это не относится?
-Филипп – безупречный дворянин. Не смей марать его имя подозрением!
- Я и не думала его оскорблять! – рассердилась Кристина. – Но ты сам – считаешь его невинной жертвой? Исключением из этого правила?
- Да!
- Значит, исключения есть?
- Может быть, - нехотя признал виконт. – Но все равно, это тебя не оправдывает. Нельзя сочувствовать сразу двоим.
- А я перед тобой и не оправдываюсь! Теперь уже я под судом? Рауль, если я сочувствую Эрику, это не значит, что я собираюсь тебе изменить! Я вот сейчас ходила -.и бросала хлеб чайкам - мне их тоже жалко. Это что, тоже измена? А если я подам нищему? Тоже будешь ревновать?
- Так вот оно что! – Рауль хрипло не то закашлялся, не то засмеялся торжествующим смехом. – Вот оно что! Тебе это нравится, правда?
- Что нравится? – Кристина слегка опешила перед этой атакой.
- Чувствовать себя благодетельницей! Ты сама сказала, тебя тронул вид чудища у твоих ног – правда? Ты актриса, тебе нравится, когда тебе аплодируют, перед тобой преклоняются. Так вот на чем он сыграл! Блестяще, надо признать! Пара жалобных слов – и все, ты ослепла!
Кристину словно обожгло. Она закрыла лицо руками – скрыть брызнувшие злые слезы – и спотыкаясь, ничего не видя перед собой, кинулась прочь. Вслед несся хриплый смех Рауля.
Нет, не в комнату, только не туда, прочь оттуда! Кристина выбежала на улицу, глубоко вдохнула свежесть.
Один за одним падали снежные хлопья. Кристина вытирала перчаткой слезы. Нет, это несправедливо! Как может Рауль , ее жених, всегда такой понимающий , добрый – как может он быть таким жестоким. Кристина плакала от обиды и еще какого-то странного чувства.
В конце концов, ну и что тут такого? Да, ей всегда было приятно трепетное преклонение Эрика, приятно, когда ее окружают вниманием и преданностью. И что, это преступление? Она должна предпочесть всему несправедливые упреки? Кристина покраснела, осознав, с какой нежностью вспоминает преклонение перед ней Эрика. Неужели за это надо судить и его, и ее? Не может она его ненавидеть, не может!
На душе было все тяжелее. Кристина прислонилась к стене и заплакала еще сильнее.
- У вас горе, дочь моя?
Девушка сильно вздрогнула, увидев рядом с собой пожилого священника. И тут только поняла, что стоит рядом с церковной дверью. Возле той самой церкви…
- Простите, я не хотел вас испугать. Я могу вам помочь?
Спокойный, участливый голос аббата так подействовал на измученную Кристину, что она разрыдалась еще сильнее. И сама не заметила, как кивнула головой.
- Вы кого-то потеряли, дочь моя?
Это обращение отозвалось в самой глубине ее души.
- Нет… То есть, да… Кажется, я скоро потеряю…
- Вы любите того, кого боитесь потерять?
- Да… Не знаю! Я так запуталась, я уже ничего не знаю. Я чувствую себя так одиноко… Святой отец, - она подняла глаза, чувствуя, как сжимается горло от этого слова. – Мне очень нужен совет, можно поговорить с вами?
- Конечно, дочь моя.
Аббат пропустил девушку вперед, внутрь почти пустого сумрачного храма.
Аббат пропустил девушку вперед, внутрь почти пустого сумрачного храма.
- Нет, пожалуйста, я пришла не исповедаться. Боюсь, я уже очень давно не была в церкви.
- Это ничего, дитя мое, - мягко ответил аббат. – В несчастье следует обращаться к богу.
Это еще в каком несчастье, вспомнив Эрика, с горечью подумала Кристина. Но, может, он хоть что-то посоветует. Она так одинока!
- Святой отец, я… Я приехала сюда из Парижа, была там известной. Я певица.. то есть, была… Но я уехала не сама, я бежала оттуда вместе с моим женихом. Сейчас… Сейчас в Париже есть один человек… То есть, может быть, он уже умер …. Нет, скорее, все еще жив – и ему сейчас очень плохо. Он страдает, он сейчас в тюрьме.
Кристина на секунду замолчала, потом почти выкрикнула – внезапно.
- Его обвиняют в моей смерти!
Священник не удержал удивленного жеста.
Девушка судорожно всхлипывала.
- Никто… Никто не знает, что я… Что мы живы… А он… Его… считают , что это он нас убил – и меня, и Рауля… Но он же отпустил меня! Он, правда, угрожал мне… Нам… Но уже все кончилось, он нас отпустил.
- Рауль – это ваш жених?
- Да. Кажется… - добавила Кристина, вспомнив ссору, - Мы ужасно поссорились, он болен теперь., а я… Я все время думаю, что там из-за меня… ведь он же ни в чем не виновен!
- Кто?
- Эрик!
- Которого обвинили… напрасно?
- Да! – Кристина вся дрожала. – Да! То есть… Господи, как все сложно! Вы никому не расскажете?
Она схватила аббата за руку и впилась в него горящим, безумным, каким-то неистовым взглядом. Куда делось ее обычное спокойствие!
- Дочь моя, вы доверяете вашу боль не мне – вы ее доверяете богу через мое посредство. Я только ничтожный слуга, смиренное орудие. И не мне решать, следует ли кому-то в миру или в церкви знать тайны вашего сердца.
- Правда? – совсем по - детски спросила Кристина.
- Пусть вы пришли не на исповедь, но вы открываете душу, дитя мое. Эта тайна священна и нерушима.
Девушка немного успокоилась.
- Он… Эрик… - так странно звучало сейчас это имя. – Очень странный… и несчастный человек… Может быть, он и правда убил… Я не знаю, ходят подозрения – но я ничего невидела. Рауль твердит, пусть его накажут а я не могу… Эрик столько страдал… Я ведь не знаю, что это он…
- Не судите, да не судимы будете, - мягко произнес священник.
Эти слова наложились странным эхом на ее сокровенные мысли.
- Да! – опять с неистовой силой выкрикнула Кристина. – Я не могу его судить, это Рауль судит! Он говорит, пусть приговорят, ведь Эрик, наверно, убил его брата… То есть, не сам – я верю, что он упал в озеро…
После этого долго царило молчание.
- Эрик, - снова начала Кристина, уже более твердо. – Сделал много зла в своей жизни. Я не знаю всего, но я читала… Он обманывал, воровал, убивал – об этом говорят – далеко и очень – очень давно. Я не уверена, где в этом… правда… Но я знаю – его предали.
Святой отец, Эрик очень несчастен. Я даже боюсь представить, насколько.. Он ни от кого не слышал доброго слова… Он… он делал зло только из-за этого… Но он не виноват, что он такой! Он любил меня… Больше собственной жизни, так сильно, что это меня пугает…
Я разорвала ему сердце, когда… Когда стала невестой Рауля. Я тоже… тоже его обманула, и я! А теперь мы убежали от него, то есть Эрик меня отпустил – нас обоих… Я узнала… Сейчас, недавно – что Эрик в тюрьме, что его предал единственный друг . который у него был. Рауль считает, что я его не люблю, говорит, что я не должна жалеть Эрика, но я не могу! Это так страшно, так несправедливо, так жестоко! Бедный Эрик!
Ее голос сорвался, плечи задрожали. Кристина закрыли лицо ладонями. Аббат печально смотрел на нее и тихо ждал, когда затихнут рыдания.
Кристина пробыла в церкви еще 2 часа. Она никогда не была особенно религиозной – детство прошло среди мифов и сказок, а позже обстановка за кулисами театра не рас полагала к благочестивым размышлениям. Но теперь, измученная жестокими сомнениями, одинокая девушка нуждалась в совете. Священник оказался умным и благожелательным человеком, он выслушал – и, кажется, понял ее.
Роль такого доверенного лица мог бы сыграть и Рауль – тогда бы между молодыми людьми не было бы тайн и все направилось в другое русло. Но, накричав на девушку, виконт окончательно упустил свой шанс и сломил откровенность невесты. В результате – живущая вроде бы в идиллических условиях Кристина не находила себе места от одиночества. Ей не с кем было поговорить, не было никого, кто мог бы ее выслушать. Рауль не только не разделял, но и утяжелил груз ее сомнений. Он выбрал неверный способ на нее повлиять – если бы у виконта хватило деликатности – скрыть свою ревность, возможно, Кристина бы и поддалась его влиянию.
Но Рауль опоздал.
Сейчас, поделившись душевными терзаниями со священником, девушка чувствовала себя обновленной. Ни страх, ни тяжелые колебания не исчезли – но словно отступили, стали другими. Кристина как зачарованная слушала, как спокойный тихий голос , льющиеся в душу слова о прощении, о милосердии и любви. « Не суди и не судима будешь» - настойчиво внушал ей аббат.
Именно этого так ей и не хватало – прощения…
После долгого разговора Кристина вернулась к себе. Она больше не плакала, только казалась старше лет на 5, и намного серьезнее.
Девушка переоделась, пообедала – молча, с тем же новым, строгим и решительным лицом. Потом погрелась немного у камина - неотрывно глядела в огонь – и попросила у хозяйки конверты, перо и немного почтовой бумаги.
В этот вечер Кристина написала 3 письма. Одно – мадам Валериус, успокаивая пожилую женщину, сообщив ей – довольно коротко – что у нее и у Рауля все в порядке, что они в полной безопасности. Только виконт немного болен - но скоро все наладится и она еще напишет. Впрочем, девушка не ожидала от этого письма особого толку.
Следующее письмо было адресовано Мег. Девочка довольно много знала , о многом догадывалась - и имела некоторое отношение к Призраку. Они не были лучшими подругами с Кристиной, но молодая певица покровительствовала девочке – и та была ей благодарна. Девушка неплохо знала Мег – и доверяла ей больше прочих. Кристина в этом письме была откровеннее. Все, что пишут о них в газетах – неправда, они с Раулем – живы, Эрик их опустил целыми и невредимыми. Мег хорошо понимает, что Кристина не может так просто и легко отвернуться от Призрака, позволить его осудить. Тем более, что они обе ему многим обязаны. Поэтому ей очень нужны любые сведения, и она просит Мег как можно скорее разузнать все подробности.
Запечатывая письмо, Кристина улыбнулась – она хорошо представляла любопытство девочки, ее полудетскую любовь к приключениям и почтительно-восторженное отношение к Эрику. Мег почти так же одинока, и она любит загадки и тайны – и очень благодарна Призраку Оперы. Девочка будет счастлива ему помочь – и не выдаст ни Кристину, ни Призрака. Наоборот – маленькая актриса с наслаждением разыграет свою роль за кулисами.
Третье письмо, поколебавшись, она написала Персу. В нескольких холодных строках Кристина спрашивала, почему он решил, что они с виконтом погибли, интересовалась подробностями – как задержания, так и всего дела Эрика, « сладостными ночами Мазендарана», и выражала свою озабоченность судьбой своего учителя.
Отправив письма, она успокоилась.
Нет, страх не исчез – и сомнения, и чувство вины, и неотступная тревога. Но они смягчились, ушли. Перестали быть главными – Кристина обрела твердую почву под ногами и утвердилась в своей правоте. Для нее это означало очень много.
Теперь она действовала – и ей некогда было сомневаться в себе.
Через несколько дней, в течение которых Кристина почти не разговаривала с Раулем, ей пришло письмо от Мег.
Впервые за долгое время Кристина от души рассмеялась, прочитав написанные крупным полудетским почерком строки. Мег писала, что лично она не сомневалась, что Кристина жива и здорово, что она верит Призраку и ей противно, что о нем такое пишут. Еще до получения письма она пыталась убедить в этом Мифруа, но он не стал ее слушать. Ее и особенно ее мать замучили допросами, однажды продержали билетершу целых 2 дня в камере, довели до истерики, и все время грозятся арестовать – если не ее, так саму Мег.
Девочку считают малолетней любовницей Призрака, потому что он заботился об ее карьере и все время допрашивают об этом, очень противно и неприлично. Ей доставляет большое удовольствие им врать.
Вообще, театр наводнили жандармы, суются всюду, тупые, грубые. Один пьяный солдафон, встретив Мег в коридоре после репетиции, так грубо схватил ее, приговаривая, что уж он-то получше Призрака, что она укусила его до крови, чтобы вырваться. Поэтому она их ненавидит, а после того, что они сделали с бедным г-ном Призраком, она сделает все. Чтобы им отомстить. Пусть Кристина только напишет, что надо делать – Мег ничего не испугается.
Дальше было приписано карандашом, торопливыми кривыми буквами.
« Они сейчас снова явились с обыском, шестеро. Перетряхнули все мои вещи, рылись в костюмах для сцены и много разорвали. Но самое главное – снова твердили о тех деньгах, допрашивали маму и меня. Кристина, они арестовали маму! Я чуть не вцепилась в лицо одному. Наверно, они так же и с бедным Призраком. Хорошо, что я сразу сожгла твое письмо, как прочитала. Мама ничего не знает, ее должны отпустить. Я их ненавижу, ненавижу, Кристина! И совсем их не боюсь, пусть их много! Если ты скажешь, как надо им насолить – и все сделаю. "
У Кристины потеплело на душе от этой наивной веры и отчаянной решимости. Пусть даже они мало что смогут сделать, го все равно – иметь такую преданную союзницу – дорого стоит. Даже если Мег считает все любопытной игрой, не понимая до конца всей трагичности положения – все равно, она, Кристина, уже не одна. Самое главное – Эрик не одинок.
Задача – ему помочь – пока казалась неразрешимой, и девушка пришла в отчаяние - на минуту. Кристина чувствовала теперь так, словно идет по трудной дороге – но все-таки идти было легче, чем вечно искать. Это так легко - когда сделаешь выбор…
Проигнорировав приглашение Рауля, она опять спустилась вниз – в очень холодный ясный день. На свежем воздухе ей лучше думалось.
Собственно, и не думалось даже. Была цель, было желание помочь Эрику – все остальное казалось ей весьма смутным. Никаких планов – каким именно образом. Кристина, полная сейчас горячей благодарности Мег, бросала суетливым голубям хлебные крошки, перебирая в своих мыслях ситуацию. Девушка замерзла и очень устала. Она хотела пообедать внизу, за общим столом – но ее ждала записка то Рауля. Пожав плечами, Кристина поднялась к жениху.
В его номере горели несколько ярких ламп, было сильно натоплено и пахло лекарственными травами. Сам виконт сидел в глубоком кресле, закутанный в просторный халат и прикрыв ноги пледом, как старик. Девушка задохнулась от жары.
Посередине комнаты был накрыт стол для двоих.
Кристина немного испугалась, сама не зная, чего. Может быть, непривычно торжественного выражения лица виконта. Она вошла – настороженно. Немного помолчав, Рауль начал – так, словно репетировал эту речь уже давно, чуткое ухо певицы сразу уловило эту интонацию.
- Дорогая Кристина. Я вижу, уже несколько дней ты меня избегаешь. Ты не хочешь со мной разговаривать. Я очень много думал о тебе – и, как мне кажется – я все понял.
Кристина молча, пристально смотрела на него. А он продолжил – неожиданно сердечно.
- Мы много говорили о том чудовище, Кристина. Я был тяжело болен, и вспомнил самые ужасные и отвратительные минуты нашей жизни. Я не смог совладать с этими воспоминаниями. Но все это закончилось, я уже выздоравливаю. Кошмар кончается, Кристина. Прости, что я тебя так обидел. Я не справился со своей ревностью – а это было меня недостойно. Мне надо было помнить, кто он и кто я. Прости меня, любимая, что я тебе это чудовище напомнил.
Девушка молчала. Его слова вызвали только слабое ощущение вины – но уже не имели значения. Ей было тяжело и неловко.
- Любимая, мы скоро уедем в наше поместье – я так хочу тебе его показать. Там так красиво, ты забудешь обо всем! Еще раз прости, я не хотел тебя обижать. Мне так жаль, что мы так ужасно поссорились. Я ни в коем случае не хочу тебя терять. Кристина, милая, это все в прошлом? Все забыто? Кристина?
Он наклонился вперед и положил горячую руку на пальцы девушки. Та сильно вздрогнула.
- Ты такая печальная. Что с тобой?
Кристина слушала его слова как шум ветра или журчание воды.
- Ну прости, ты обиделась? Давай все забудем, мы так много пережили чтобы быть вместе. Моя любимая, не грусти так. Не надо – оно того не стоит.
И тут Кристина с внезапно проснувшейся решимостью целенаправленно, решительно и удачно солгала жениху. Как-никак, она была актрисой.
- Рауль, мне нужно подумать. Понимаешь, мне очень обидно. Как удар в спину – здесь, где мы встретились.. Мне надо теперь прийти в себя, забыть… Я пойду к себе, хорошо? А то боюсь, что скажу тебе что-то, о чем буду потом жалеть. Ты ведь тоже жалеешь сейчас? Мне надо побыть одной в этом месте, со всеми воспоминаниями.
Перед глазами Кристины возникла серебристая ледяная ночь на старом кладбище. Наверно, что-то дрогнуло в ее лице и глазах – виконт заметил и расцвел улыбкой.
- Конечно, любимая. Я буду тактичен и не стану тебя тревожить. Отдохни.
Открывая тяжелым ключом скрипящую дверь, девушка подумала, что в первый раз между ними поднялась преграда. Было ей страшновато и холодно – но и странное ощущение свободы.
На следующее утро Кристина написала ответ Мег – с выражением искреннего сочувствия и просьбой – осторожно разузнать, как относятся в театре к Призраку. Кому сочувствуют – Эрику или полиции. При этом следующее письмо придет на почту до востребования. Пусть Мег ведет себя осторожнее. Наверно, стоит притвориться дурочкой.
Она отправила письмо подруге, и еще одно – на адрес Перса, с куда более резкими и даже колкими требованиями.
Мадам Валериус не отвечала.
К полудню принесли газеты.
Кристина унесла всю кипу в свою комнату и заперлась на засов.
Первый шок прошел, и она внимательно и критически изучала кричащие заголовки. В общем-то, мало что изменилось. Эрика обливали кровавой грязью, очень подробно, но явно с чужих слов расписывали его уродство. Чудовище, исчадие ада, убийца – статьи пестрели подобного рода эпитетами.
Новое, более подробное интервью Перса. Но тут про « розовые часы Мазендарана» - ничего. Дарога раскрыл секреты подземелий Оперы – те из них, которые знал. У Кристины защемило сердце, но потом девушка поняла, что он слишком многого он не сказал – или не мог или не захотел. Вряд ли он успел выведать все тайны Призрака. В сущности, создавалось впечатление, что по вине Эрика Перс стала изгнанником и вынужден даже сейчас жить в чужой стране и скрывать свое настоящее имя.
Дарога расписывал, всячески ее смакуя, историю с шантажом директоров. Самое интересное, о письме Кристины Даэ - ни слова. Девушка стиснула зубы.
- Подлец!
Другие газеты занимались знаменитым похищением. Почти все в той или иной форме гадали, где может быть ее тело, предлагали выслать отряд на поиски. В их смерти не сомневался никто.
Кристина отметила про себя, что для этих журналистов она станет большой сенсацией – и запомнила название газеты.
Одно из убежищ Призрака было раскрыто - но в дом на озере проникнуть не смогли.
Девушка вздохнула с облегчением – но, прочитав все, уставилась в окно тревожным взглядом.
Никто ни слова не сказал о поведении самого Эрика после ареста. Он исчез, о нем –ничего. Боже мой, неужели он мертв?!
Кристина помнила обстоятельства его ареста – об этом говорилось очень много. Эрик отчаянно сопротивлялся, ранил несколько человек… Они его наверняка избили. Да, но могли ли они его в отместку убить?
Судя по письму Мег, могли, именно такие…
Девушка отложила газетный лист – и склонилась над камином –согреть внезапно озябшие руки.
Она и не заметила, как все ее мысли, как в фокусе, слились в одну точку – каким образом облегчить участь Призрака. Виконт де Шаньи словно растворился, истаял, отступил на второй план. Словно бы он сам стал призрачным.
За тяжелой железной дверью затопали неуклюжие шаги, загремело железо. Дверь противно заскрипела на петлях. В непроглядную черноту камеры Эрика вошли вооруженные до зубов жандармы с фонарями в руках.
Призрак не шевельнулся. Как только до его каменной скамьи дополз дрожащий красноватый свет - золотые огоньки в глазах погасли. Солдаты сталкивались друг с другом в тесной камере, очень неловко старались не поднимать фонари – лишь бы не видеть лица пленника. Они по-прежнему его боялись – пугала жуткая репутация, уродство, даже его полная неподвижность зловещее безразличие ко всему окружающему. И по-прежнему они своего узника ненавидели.
Громко выругавшись несколько раз – приходилось все время заново привыкать к его внешности, толстый сержант ткнул Эрика прикладом.
- Встать!
Призрак не дрогнул и не двинулся с места – он неотрывно смотрел куда-то за пределы камеры.
- Держи лампу ровнее, я не хочу его ясно видеть. Вот так. Встать, я сказал!
Никакой реакции.
- Я тебе что приказывал?!
Но Эрику не было дела до их приказов.
- А ну вставай! – и сержант смачно выругался.
Все его ругательства ушли в пустоту – наверно, туда, где затерялся горящий взгляд Призрака.
- Ты, урод ! – жандарм сильно толкнул пленника, потом замахнулся было -ударить по лицу, но не решился к нему притронуться.
- Встать, в...к!
Эрик не отреагировал. Вероятно, он при всем желании сейчас бы подняться на ноги не смог. Сержант ударил его прикладом по руке. Один из солдат невольно охнул – но Призрак даже не моргнул глазом.
- Встань, урод!.... –что было силы завопил жандарм.
Так и не получив никакого ответа, он еще несколько раз ударил беззащитного пленника, потом плюнул в его открытое лицо.
- Вот скотина! Тащите его!
Двое солдат схватили Эрика за руки – и с удивлением переглянулись. Тот их них, кто был помоложе, даже на миг разжал пальцы. Под обтрепанной одеждой они держали ломкую кость – тела не было. И это поразило их сильнее, чем давно известное уродство – она очень давно не прикасались к Эрику.
- Тащите! Помоги ему, Жак!
Двое стояли, целясь пленнику в грудь. Эрика силой потащили из камеры. .Один из солдат грубо выругался, когда ножные кандалы зацепились за ступеньки.
У тех, кто его держал, были удивленные лица. Когда Эрика почти несли по коридору, молодой солдат тихо -так, чтобы не услышал сержант, шепнул другому.
- Да он сам на ногах не удержится. По мне, это железо тяжелей, чем он сам. Одно слово – Призрак.
И его товарищ ответил на ухо – неслышно за лязгом кандалов.
- Этот парень – ходячий скелет, не удивлюсь, если он прямо сейчас и умрет.
Скованного Призрака поволокли по коридорам, потом открылась обитая металлом дверь. В небольшой комнате за заваленным бумагами столом сидел тонкогубый коренастый человек, одетый во все черное. Из забранного решеткой окна падал размытый свет зимнего полудня, сквозь не очень чистое стекло виднелся тюремный двор.
Слабо горел камин. Больше в комнате никого не было.
- Наконец-то! – резко произнес человек.
Сержант неловко принялся оправдываться
- Мсье Кандье, он не хотел идти, нам пришлось тащить его силой…
- Ладно! Садитесь сюда! – последние слова адресовались Эрику.
Стоявшие до этого времени неподвижно жандармы втащили Призрака в комнату, загремев кандалами. Как только бледный свет упал на запрокинутое лицо узника, Кандье сильно вздрогнул и застыл на месте. Сержант, заметив это, усмехнулся про себя. Кандье, не отводя взгляда, махнул рукой, указывая на небольшой табурет.
- П-подождите, - он приблизился, двумя пальцами повернул голову Эрика, провел по его щекам, лбу.
Сержант осклабился.
- Да, господин следователь, это все настоящее, он и вправду такой.
Следователь потрясенно кивнул.
- Я раньше не видел… Читал, и мне говорили, но я не верил… Я и представить не мог… Я думал, журналисты преувеличивают.
С трудом оторвав глаза от этого завораживающего уродства, он сразу резко изменил тон.
- Сажайте его на табурет - мне надо его допросить.
Солдаты переглянулись, а один из них сказал:
- Он не будет сидеть, господин Кандье. И за все это время он ни слова не сказал – никому.
- Посмотрим.
Но жандарм оказался прав. Едва они выпустили пленника из рук, Эрик безжизненно упал на пол.
Эрика подняли и вновь посадили бессильное тело на табурет. Падая, он рассек себе лоб, кровь сочилась по лицу и капала на рубашку.
Растерянным солдатам пришлось удерживать пленника, иначе бы он снова упал.
- Держите его так!
Кандье перелистал бумаги.
- Как вас зовут?
Молчание.
- Назовите ваше настоящее имя!
Нет ответа.
- Вы по рождению француз? Отвечайте!
Эрик был ко всему безразличен. С таким же успехом Кандье мог обращаться к своему столу.
- Очнитесь! – приказал он. Но это не дало результата.
- Согласно показаниям свидетелей, вы украли с помощью сложного обмана , который тщательно продумали, весьма крупную сумму денег у директоров Гранд-Опера. Где вы спрятали эти деньги?
Следователь так и не дождался ответа. Таких допросов он еще не проводил.
- Куда вы спрятали 40 000 франков? Отвечайте, черт возьми! Запирательство вам не поможет!
Опытному и много повидавшему следователю понадобилось довольно много времени, чтобы привыкнуть к внешности Эрика, но ему даже сейчас было сильно не по себе. Он не мог заставить себя, например, подойти и низко наклониться над Эриком – один из его любимых приемов допроса. Кандье испытал неприятное ощущение собственного бессилия. Отбросив вежливость, он с трудом сдержал желание ударить Призрака.
- Вы отдаете себе отчет, что обвиняетесь в воровстве и в двух убийствах?! Если их было только 2, кстати. Жозеф Бюке тоже стал вашей жертвой?
Молчание. Голова Эрика упала на грудь.
- Позовите врача.
Один из жандармов выскочил за дверь.
Тот же самый врач, который все это время следил за состоянием узника, сразу же сунул ему в лицо пузырек нашатыря. Ничего, никакой реакции – ни через минуту, ни через 5 минут.
Кандье нахмурился. Врач пожал плечами – он уже привык , после некоторого колебания пощупал пульс.
- Он жив.
- И что? Он нас слышит?
- Не знаю.
Врач снова пожал плечами и вытащил из чемоданчика шприц.
- Попробую это. Еще мог бы подействовать электрошок.
Он поднял рукав пленника, нахмурился, осмотрел его руку – и, не найдя вены, вонзил иглу в шею Эрика.
- Когда подействует? – нетерпеливо спросил Кандье.
- Немедленно, если… - врач закончил фразу еще одним красноречивым пожатием плеч.
Следователь вынул часы и немного демонстративным движением положил их перед собой.
2 минуты, 5, 10….
- У вас руки не устали его удерживать? – спросил врач, повернувшись к жандармам.
- Нет, господин доктор, - радостно открыл рот самый молодой. И добавил услужливо: - Он почти ничего не весит.
Кандье посмотрел на него недовольно. Через четверть часа врач развел руками.
- Все, бесполезно.
- Видимо да, - нехотя согласился Кандье и стал собирать бумаги. – Жаль, что мы так и не узнаем, кто убил Кристину Даэ.
- …. Убил Кристину Даэ… -послышалось шелестящее эхо в камере.
Не меньше 10 секунд понадобилось следователю и врачу, чтобы отреагировать на этот звук – до такой степени он оказался неожиданным. А потом оба, подскочив, уставились на Эрика.
В бледном дневном свете не видны были золотые глаза - но как-то чувствовалось, что его взгляд прояснился. Больше ничего – он не шевельнулся, казалось, этот звук шел не от него.
Кандье пришел в себя первым.
- Отвечайте, где тела виконта де Шаньи и певицы Кристины Даэ?!
Молчание.
- Каким образом вы их убили?
Все тот же вопрос….
- Я не убивал …их… - слабо отозвалось в камере эхо в ответ. Оно не было похоже на человеческий голос.
- Что вы тогда с ними сделали?
-…. Отпустил….
- Я вам не верю. Докажите. Где они оба, живые или мертвые?
- … Не знаю…
- Отвечайте, что с ними случилось?! Вы их спрятали? Где? Их еще можно спасти? Молодые люди – ваши пленники? Где они?!?!
Видимо, Эрик был изможден сверх меры. Ничего не произошло – никакого движения – но словно бы в воздухе порвалась паутинка. Он ушел – вернулась его апатия, и еще страшнее, чем раньше – слабость.
И ни усилия врача, ни настойчивые оклики следователя не могли его вернуть в кабинет. У солдат были удивленные лица.
- Отправьте его назад в камеру!
Жандармы с грохотом поволокли по коридору обмякшее тело. Эрик бессильно поник в их руках.
- Есть перспективы? Он очнется? Отвечайте, Бриан!
Медик только руками развел.
- Я не уверен даже, доживет ли он до суда. Прогнозы бесполезны. Поймите, я не могу дать свое заключение – я никогда в жизни ни с чем подобным не сталкивался!
- Да уж! – следователя передернуло. – Ну и лицо! …
- Его уродство тоже… Я, кстати, уже немного привык за эти недели. Но я имел в виду его состояние. Это еще более странно. Я сперва решил, что это последствия шока, вроде обморока – но шок не длится по 17 дней. Избили его сильно, когда арестовывали – но для жизни это не опасно. Не знаю! Я не знаю ни причин этого состояния и не способен его контролировать.
Бриан в который раз пожал плечами.
- Но ведь ваше лекарство подействовало? То, что вы ввели?
- Нет. Это что-то другое.
- Что ? – нетерпеливо добивался Кандье.
- Не знаю! Я попробую на нем электричество, если вы дадите согласие. Но должен предупредить - при его истощении это может быть опасно.
- Нет! – отрезал следователь. – Мне он нужен живым и разговорчивым. Если он заговорил один раз, то это может повториться. Берегите его, старайтесь кормить. Он мне нужен – он многое знает.
Доктор Бриан неохотно кивнул.
- Сделаю все, что смогу. Но скажу честно – я его не контролирую.
- Постарайтесь! Только не сейчас, дайте ему время до утра. Пусть подумает над тем, что сказал. Может, тогда мы наконец найдем тела молодого виконта де Шаньи и певицы.
- А вы не поверили, что они живы?
- Не поверил, и не скоро поверю. Вы же знаете, у нас все невиновны. Хотя может и правда, что он где-то спрятал девушку – он, говорят, ее любил. Тогда она еще может быть жива. Но тем более необходимо сломить его молчание. И как можно быстрее -хотя шансов очень мало.
В эту самую минуту девушка, о которой они говорили, живая и невредимая, сидела на подоконнике гостиницы с мокрыми газетами в руках.
Жандармы недоумевали при виде врача, и пытались понять, что тому было нужно от Эрика.
Один из доблестных вояк напугал всех до дрожи.
- А вы видели, как его врач осматривал? – спросил он.
- Ну, еще бы! Каждый день приходит, ни с кем так не возится.
- А вдруг он заразный? Прокаженный, например?
- Черт! А я его целый час за плечи держал!
- Теперь станешь таким, как он!
Разговор продолжался. Они так напугали сами себя, что торопливо втолкнули Эрика в камеру, захлопнули за ним дверь, и кинулись прочь по коридору. Прочь, прочь, прочь от зловещего узника.
А в жарко натопленном кабинете Кандье в этот самый момент не отставал от врача. До тех пор, пока выведенный из терпения Бриан не крикнул:
- Черт побери, да почему вам так понадобилось его признание? Что за спешка, вы всегда прекрасно обходились без таких мелочей!?
- А вы что, вчера родились? Не понимаете? Это же главная сенсация момента! Вы хоть газеты читаете?
- Читаю! – огрызнулся Бриан. – И что с того?
- Весь Париж следит за этим делом! Общество возмутится, если мы будем тянуть с этим делом.
- Тогда понятно, - Бриан о чем-то напряженно думал. – Я постараюсь.
Утром он нашел неподвижно Эрика на полу и накричал на охранников. Следователь все торопил и торопил его и Бриан принес в тесную камеру медицинские инструменты.
Под любопытными взглядами жандармов он делал все, что только мог. Просто из кожи вон лез.
Промучив Эрика долгие 3 часа, он сдался.
Все его усилия уходили в пустоту. До Призрака было нельзя достучаться, в на крайние меры Бриан не решался, боясь убить заключенного. Но все проверенные средства не действовали.
Устав и расстроившись, он отдал охранникам короткий приказ, и в камеру внесли громоздкий аппарат, заняв почти все свободное пространство. Врача сам подсоединил электроды к обнаженной руке Призрака.
Бесполезно. Правда, иссохшие пальцы дернулись – и все. Если бы он испытал свой аппарат на трупе – результат был бы почти таким же. Бриан повторил – раз, другой, третий. Потом достал стетоскоп, и приставил его к груди пленника. Сердце еще слабо билось.
- Черт побери!
Врач устало собрал инструменты, затем проделал над Эриком привычные уже процедуры. Он сказал – скорее самому себе, чем жандармам:
- Похоже, он просто сошел с ума. Унесите магнето!
Они, топая, унесли аппарат. Бриан еще долго стоял с фонарем в руках над неподвижным пленником. Дыхание врача сгущалось облачком белого пара. В голове билось вчерашнее воспоминание.
Это могла быть только душевная болезнь, безумие – ни на что другое это не походило.
Какой странный, чуждый всем и непонятный человек! Он беспомощно распростерт здесь, скованный по рукам и ногам, всему покорный и беззащитный. В нем давным-давно сломлено само желание жить – невооруженным взглядом видно, что Эрик не сопротивляется смерти. И при этом ухитряется успешно сопротивляться им. Следователю, и ему, Бриану, и всей отлаженной системе Шатле. Он в их руках и в их власти – и одновременно недоступен.
Бриан заслонил рукой свет лампы и вгляделся в блестящие огоньки. Еще одна загадка – он сам нигде ни сталкивался с упоминанием о таких глазах у человека. По крайней мере, в медицинских источниках - если отбросить сказки, легенды об оборотнях…
Ведь все-таки перед ним человек!
Нет, лучше со светом! Тоже страшно, но по-другому, если не смотреть ему в лицо…
Доктор знал о необычайном узнике все. Длинные интервью и еще более подробные показания раненного Перса: рождение в Руане, в самой – самой обычной семье, бегство из дома, странствия, годы зловещей власти на Востоке. Жизнь, сама напоминающая « Тысячу и одну ночь», и судьба и легенда.
Кажется – вывернуты все его карманы, все тайны разоблачены. Сам Эрик на лабораторном столе - у него ничего не осталось. Ни единой лазейки, ничего нельзя скрыть. Все извлечено наружу и высвечено беспощадно ярко до самой крохотной мелочи. И все-таки – перед ним воплощенная тайна.
Сколько вопросов! И неясно, что делать теперь…
Бриан так и не смог убедить сам себя в безумии Эрика. Слишком это соблазнительно легкий путь. Проще всего поставить такой диагноз, все прикрыть и объяснить. Может быть, об этом придется объявить – для общественности, они это примут… Но в сущности, это уход от вопроса – бегство, и ничего не объясняет…
Черт возьми, он же был тогда рядом! Слышал - и не забудет до конца своих дней шелестящее эхо - из ниоткуда.
Могло все это оказаться бредом – или наоборот, мгновенным прояснением?
Голос врезался в память Бриана, а еще больше - неуловимое сосредоточенное напряжение , исходящее в этот момент от Призрака так же ясно и осязаемо, как тепло от камина.
Врач вздохнул и вышел из камеры.
На следующем допросе все повторилось - с некоторыми вариациями. Эрика на этот раз привязали к стулу. Кандье долго - с напором, с окриками - выяснял судьбу украденных денег. Он кричал прямо в ухо пленнику, зачитывал ему показания как бывших, так и нынешних директоров Гранд-Опера.
Кандье даже тряс перед глазами Призрака заверенными протоколами свидетельских показаний.
Безрезультатно.
Следователь кричал, грозил, обещал устроить очные ставки, в красках расписывал пленнику, какая судьба его ждет.
С тем же успехом он мог кричать просто в стену.
После часа бесплодных усилий Эрика приволокли обратно в камеру. Кандье сам проследил за тем, как его закрывали - и вытер вспотевший лоб. В ответ на его красноречивый взгляд врач покачал головой.
- Я от него ничего не добился. Велика вероятность того, что он просто безумен.
Кандье сощурил маленькие голубые глаза.
- Но ведь вы - лично - в это не верите?
- Я не уверен. Это было бы слишком просто. Зачатки безумия моно найти в любом из нас.
- Доктор, мне не философия нужна, - довольно резко напомнил чиновник.
- Если без философии, в 2 словах - это возможно. И не более того.
- Прекрасно! - следователь не сдержал сарказма. - Теперь возможно - у нас сумасшедший убийца! Вы можете найти к нему ключ?
Еще допрос. Что-то им всем было от него надо, ему не давали умереть, эти странные, окружавшие его существа все еще требовали от него непонятного.
Допрашивали его на этот раз двое - Кандье и сам Мифруа.
Начал Кандье. Комиссар полиции пришел через четверть часа - и так же, как все, отшатнулся, увидев в свете дня лицо привязанного к стулу Эрика. Мифруа остолбенел, уставившись на Призрака Оперы, самоуверенная манера медленно сползла с него. Было видно невооруженным глазом, какие усилия он делает чтобы взять себя в руки. Подбородок комиссара задергался от тошноты.
Врач усмехнулся одним углом губ.
Оказывается, комиссар тоже давал свидетельские показания. Он был последним, кто видел Рауля де Шаньи перед исчезновением. Конечно, это было нарушением закона - но кому какая разница, в таком сенсационном деле? Не просто полицейский - комиссар!
Кое-как высокий начальник сумел справиться с дрожью в коленях.
Допрос он начал с грубого промаха. Сделав несколько судорожных вдохов и не отводя глаз от лица Призрака, Мифруа каким-то не своим голосом спросил: - Как вас зовут?
Эрик не шевельнулся и не ответил. Бриан отвернулся, пряча улыбку.
- Назовите имена ваших жертв.
Молчание.
- Для чего вы убили Жозефа Бюке?
Молчание. - Когда точно вы решили поселиться в подвалах театра?
Эрик не отреагировал. Он казался мертвым - или же полностью ушедшим в себя. Лицо Призрака больше, чем когда-либо напоминало череп, в скудных отблесках дня он казался совершенно бесплотным.
- Почему вы называли себя призраком? - голос комиссара все еще немного срывался.
На этот раз фыркнул даже сам Кандье. Он бы тоже не ответил на вопрос.
- Где вы спрятали тело виконта де Шаньи? Как именно вы его убили? Для вас лучше, если вы все расскажете сами!
Мифруа продолжал свой односторонний разговор больше часа - пока ему не надоело. В этот раз они не обсуждали Кристину. Все вопросы касались жизни Эрика в подвалах Оперы и деталей убийства Рауля. Они ничего в этот раз не добились и вскоре Эрика отволокли обратно в камеру.
Оказавшись наедине, трое мужчин молча переглянулись. Кандье взглядом спросил доктора. Бриан уже в который раз пожал плечами.
- Не исключаю - только не исключаю безумия.
А Мифруа под их взглядами промокнул носовым платком щеки.
Когда его подчиненные вышли, комиссар зажег свечу и уткнулся близорукими глазами в бесконечные протоколы и показания этого проклятого дела.
На следующий день ко всему безразличного Эрика, в котором еле теплилась жизнь, ждал сюрприз. Через несколько минут после того, как пленника привязали к стулу,Мифруа нервно и как бы скрывая торжество, спросил:
- Ну, последний раз - вы желаете дать некоторые объяснения? Нет? Очень хорошо! Тогда мы спросим вашу сообщницу, - он повернулся к краснолицему сержанту. - Введите ее.
Тот вышел. Через несколько минут двое охранников ввели мадам Жири - седую, с растрепанными волосами, и заплаканным лицом. Руки пожилой женщины были закованы в кандалы, платье сильно измято.
- Садитесь, мадам, - слегка ядовито предложил Мифруа.
Билетерша неловко опустилась на колченогий табурет.
- Вы узнаете этого человека?
- Какого?
По знаку комиссара сержант повернул лицо Эрика к свету. Мадам Жири всмотрелась в него, близоруко прищурила глаза - зажмурилась и завизжала, вскинув скованные руки ко рту.
Следователь прикусил язык, а Мифруа заткнул уши.
- Старая дура, да уймите же ее!
Мадам Жири встряхнули за плечи, потом Кандье ударил ее по лицу. Женщина сразу задохнулась и замолчала, бессмысленно глядя перед собой. Ее губы тряслись.
- Еще раз - вы его знаете?
Билетерша не могла отвести зачарованного взгляда от Эрика и казалась оглушенной. Призрак единственный не отреагировал на ее вопль.
Врач сунул ей под нос пузырек. Мадам Жири закашлялась и сильно покраснела.
- Вы - мадам - этого человека - знаете? - железным голосом повторил Мифруа.
-К...ка... к..т-то-о-о э-это?
Кандье и Мифруа переглянулись.
- Уточните, мадам, сколько он вам платил?
-Кто?! Как?! Я первый раз его вижу! Как он мог мне платить?!?!
- Отвечайте на вопрос! - приказал комиссар.
- Не знаю! Я его не знаю! Он мне никогда не платил! - выкрикнула женщина.
- Вы лжете! - ровным голосом прервал Мифруа. Кандье что-то шепнул ему на ухо.
- Да, верно, -кивнул тот
- Принесите маску , - приказал он жандармам.
Кандье тем временем вкрадичиво обратился к мадам Жири.
- Вполне возможно, если исходить из всех обстоятельств , что вы действительно не сталкивались с ним вот так. В его естественном, без всех уловок и обманов, и весьма нериглядном виде. Но теперь - надеюсь, вы хорошо обдумаете ваше к нему отношение. Это тот человек, кто обещал вознести до небес вашу дочь. С ним вы общались, и он называл себя Призраком Оперы.
Следователь остановился и стал наблюдать. В отличие от Эрика, мадам Жири была для него открытой книгой. Ну, почти открытой книгой, скажем так. - Что?! - подскочила на месте женщина.
- Да, теперь вы видите истинное лицо вашего таинственного Призрака, - Кандье был очень убедителен. - Я бы не доверил ему свою дочь. Как видите, вам нет никакого смысла лгать ради него дальше, рискуя вашей судьбой и судьбой вашей дочери. Молодые девушки такие хрупкие существа, особенно если они попадают в тюрьму... Сколько он вам заплатил за то, что вы обокрали дирекоров? В первый раз обокрали?
Мадам Жири молчала, очень внимательно разглядывая Эрика. Было непонятно слышит он этот разговор или нет. Женщина уже успокоилась и не визжала.
- Неправду вы говорите, мсье, - несколько раз вздохнув, сказаал она. - Я не знаю, Призрак он или нет, но зачем же вам мертвый?
- Поверьте, мадам Жири, он жив - только... в обмороке. Но я советую вам перестать думать о том, кто вас так жестоко обманул и вовлек в преступление - и побеспокоиться о вашей собственной судьбе. Этот человек - убийца, похититель и вор, и если вы не поможете нам в расследовании - пойдете на каторгу как его сообщница. Надеюсь, мы не выявим причастности вашей дочери к делу.
- Он не платил мне, я ни в чем не виновата, - тупо, но твердо повторила билетерша и заплакала.
- Подумайте, мадам Жири. Ваша судьба в ваших руках. От вас зависит, станете вы одной из жертв или е его сообщницей.
- Что?
- Подумайте хорошо, - Кандье вещал, словно священник. - Он обманул очень многих людей, включая директоров Гранд-Опера. Вы вдова, вам не с кем посоветоваться, он воспользовался вашей любовью к единственной дочери - что может быть естественнее? Вам только посочувствуют, и, может быть, даже пом огут, если вы дадите против него показания.
Во время этого плавного , убаюкивающего монолога, пожилая женщина беспомощзно и растерянно обвела взглядом комиссара, следователя, и вновь повернулась к Эрику.
- Не знаю... - жалобно сказала она. - Не знаю я, какие показания надо давать! Ежели это Призрак -то он ничего мне плохого не сделал, ни разу! Я так благодарна ему! Он всегда был очень вежлив, давал мне на чай. Он позаботился о моей Мег. Я не знаю ничегошеньки плохого о Призраке.
- Когда именно Призрак Оперы, как он себя называл, вступил впервые в контакт с вами? Сколько лет тогда было Мег?
- 10, мсье. Она занималась балетом уже 4 года к тому времени.
- Так. А что вы знаете о его отношениях с Кристиной Даэ?
Если бы в камере было темно, они бы все заметили, как изменился взгляд Эрика - золотые глаза на его мертвом лице.
Пока мадам Жири сбивчиво рассказывала об удивительном превращении Кристины, Призрак не отрывал от нее напряженного взгляда. Яркий свет словно бросал в наблюдателей его уродство - но все-таки что-то скрывал. Эрик был все так же неподвижен - только смотрел, и ждал, ждал... Сам не зная, чего - он почти инстинктивно потянулся к женщине, напомнившей ему о Кристине.
- Он угрожал когда-нибудь в вашем присутсвии мадемуазель Даэ?
- Никогда, мсье! - возразила с достоинством старая дама. - Он очень заботился о Крстине, куда сильнее, чем о Мег. Но они не занимались при мне.
- Что вы знаете о похищении?
У Эрика дрогнули губы. Во время рассказа - а знала мадам Жири все в основном из газет, он смотрел то на нее - с мольбой, то на Мифруа - с упреком. К счастью или несчастью этого никто не замечал. Все так привыкли к его апатии, что дальнейшее поразило их громом с ясного неба.
- Что вам известно об обстоятельствах смерти мадемуазель Даэ?
Мадам Жири заморгала, пытаясь понять.
И тут раздался почти что шепот - легкий и вибрирующий звук - от безысходной нежности, боли и страсти.
- Нет!
Как и в первый раз, Эрик очнулся при упоминании имени Кристины. Как и раньше - очень неожиданно для всех. Врач нахмурился, соображая....
- Что вы сказали? - взвизгнул Мифруа.
- Она... жива... Они оба...
Эрик закрыл глаза. Шепот возникал прямо в мыслях - не обрывками слов - большим страданием, тихой нежностью - словно мотылек бился в окно, оставляя золотистую пыльцу своих крыльев.
И где-то в глубине души каждый поверил - не поверить было нельзя, как себе... А на поверхности...
-Как вас зовут? !
- Вы.. знаете...
-Что такое?!
- Вам... должны были... Все рассказать.. Дарога... Ведь он рассказал... Это было упреком - впервые. Мадам Жири уставилась на Эрика. В ее глазах появился подозрительный блеск.
Обоим чиновникам понадобилось время, чтобы преодолеть этот упрек внутри себя.
- Ваше настоящее имя Эрик?
Молчание. Призрак что-то пытался сказать, но не смог - до себя ему не было дела.
- Вы родились в Руане? Во Франции? Сколько вам лет?
- Зачем вам это? - внезапно прервал его пленник. И вновь поник.
- Вы правы, это не настолько важно. Перейдем к неотложным вопросам. Где вы спрятали похищенную Кристину Даэ?
- ... Нигде...
- Вы что, не понимаете, - вас обвиняют как миниум в трех убийствах! Где виконт де Шаньи?
- ... Не знаю...
- Вы бросили его в озеро?
- ... Он... жив...
- Как вы можете это доказать? У меня нет причин вам верить!
- Они... уехали... - ответил Эрик с такой тоской, что допрос на время прервался. - Я не знаю... Куда... Вместе, оба...
Мадам Жири тихо вытирала слезы.
- Как они решили уехать?
Пленник потерял сознание от истощения - так дорого ему стоил этот ответ.
Мадам Жири увели, еще раз посоветовав подумать на прощание. Эрика еще с четверть часа безуспешно пытали вопросами, потом за ним наконец-то закрылась дверь камеры.
Узник пришел в себя еще нескоро. Если бы зашли в его камеру с неярким светом, то можно было увидеть, как в чернильной темноте по его впалым щекам всю ночь до самого утра катились слезы.
А в кабинете не утихал спор.
- Так мы ничего не узнаем! - раздражался комиссар.
- А что с ним делать? Пытать?
- Он все-таки не сумасшедший.
- Что он рассказал - интересно, это может быть правдой?
- Насколько можно верить такому уроду? ..
- Да при чем тут уродство! Вы же знаете, у нас все невиновны!
- Нет, уродство на него повлияло - иначе и быть не могло! Не могло!
- Если все дело в этой женщине? Он ей явно симпатизирует.
- В прошлый раз, когда он заговорил, тоже шла речь о Кристине Даэ, - вмешался доктор.
В тот момент на его слова почти не обратили внимания, но сделанное им открытие к счастью или несчастью Эрика, очень хорошо запомнилось.
- Все к тому, что он любит эту девицу.
- Рауль де Шаньи - ее жених, он искал ее по всему театру после похищения, я говорил тогда с ним.
- И что тогда? Ревность? Хорошо, он виконта убил - а певица?
- А вы, мой дорогой, думаете, что такой урод нужен примадонне Гранд-Опера?
- То есть, вы думаете, что он отомстил?
- За оскорбление - да!
- Почемук оскорбление?
- Кому он нужен с таким лицом! Она же совсем молоденькая, могла перепугаться и наговорить ему лишнего.
- Очень просто!
- Тогда он лжет? И притворяется, что умирает?
- Ну, нет, - стоял на своем Бриан. - Я осматриваю его каждый день. Он на пределе истощения, живой скелет. Если прекратить искусственное кормлене, он умрет дня через 3. В таком состоянии физически невозможно притворяться - как нельзя бегать без ног. В нем словно нет живой крови - я совершенно уверен. Тут безнадежно.
- Ну хорошо, допустим. Он отвечает только на вопросы о певице.
- Вы ему верите?
- Я... Я не знаю. Если он лжет - с одной стороны все ясно.
- А с другой?
- Похоже, его не волнуют 2 других убийства. Я имею в виду братьев де Шаньи. Уж оправдывался бы во всех.
- Может, до них просто речь не дошла?
- Ну, нет, - заявил Кандье. - Его лично я раз 10 спрашивал - и про виконта, и про графа. Ему все равно. Он интересуется только Кристиной Даэ. И про виконта говорит только в связи с ней. Уехали , мол, вместе - и все.
В дверь крошечной каморки постучался господин Реми.
- Мадемуазель Жири! Мег! С вами хотят поговорить! Откройте!
В щель высунулось маленькое смуглое личико. Увидев за спиной секретаря троих жандармов, девочка вскрикнула от испуга.
- Не надо! Я ничего не сделала!
Мег съежилась на кровати, закрыла лицо руками и заплакала в голос.
- Я ничего не сделала! Я ни в чем не виновата! Не трогайте меня! Отпустите мою маму, пожалуйста!
- Переоденься, господам нужно с тобой поговорить!
Балерина продолжала рыдать.
- Да замолчишь ты, глупая девчонка!
- Господин секретарь , - она хватала его за руки. - Пожалуйста, не надо! Я ничего не сделала, я очень боюсь тюрьмы!
- Мадемуазель, - с несвойственной ему вежливостью сказал пожилой жандарм. - Мы не собираемся вас арестовывать, даю вам слово. Не бойтесь, через 2 часа вы уже вернетесь к себе.
- Правда? - подняла заплаканное лицо девочка. Маленькая, хрупкая, она казалась особенно трогательной в балетной пачке. - Я ужасно боюсь тюрьмы!
- Смелее, мадемуазель, - успокаивал ее жандарм, сам отец двоих дочерей.
Через несколько минут Мег, опустив голову, нервно и неуверенно села в экипаж рядом с солдатами.
- В Шатле!
Девушка натянула капюшон на голову, она вздрагивала каждый раз, когда открывалась или со скрипом запиралась дверь, а один раз споткнулись и чуть не упала.
- Входите, мадемуазель! - пригласили ее вполне вежливо.
Потупившись, Мег изящным балетным шагом переступила высокий порог.
- Садитесь сюда, м-ль Жири. Меня зовут Кандье.
- Да, мсье, - тихо ответила девочка. Словно послушная ученица на уроке.
- Мы с вами уже разговаривали, но я должен кое-что уточнить. Ваше имя Мег Жири?
- Да, мсье.
- Сколько вам лет?
- Через 2 месяца будет 16.
- Как давно вы танцуете в Гранд-Опера?
- С 6 лет, мсье. На сцену я первый раз вышла в составе кордебалета когда мне было 12.
- Так. А почему, вы не знаете?
Девочка растерянно уставилась на следователя.
- Н-нет, мсье. Меня поставили - вот и все. Я танцевала карлицу...
- Понятно. - Кандье встал и прошелся по кабинету. Мег следила за ним исподлобья.
- А когда вы впервые услышали о Призраке Оперы - не припомните?
Она совершенно искренне старалась вспомнить.
- Н-не знаю точно... Мне говорили, Призрак следит на нами, и накажет, если мы будем лениться на репетиции еще когда я только разучивала батман...
- Кто говорил? - терпеливо допытывался Кандье.
- Сесиль... Моя подруга, Сесиль Жамм. Потом бедная Катрин, которая сломала ногу... Виктор... То есть, господин Шено, художник - он тогда потерял кисть... Ла Сорелли, прима, - она его очень боялась, всегда дотрагивалась до дерева. Еще Папен - бригадир пожарных, совсем недавно...
Мег задала работу протоколисту, перечислив поименно полтеатра, не забыв назвать свою мать и Кристину Даэ. Следователь требовал подробностей - он их получил. Мег засыпала его пересказом мелких происшествий, изложением газетных статей и непонятными для посторонних закулисными сплетнями.
Кандье слушал - и все больше хмурился. Он был сильно разочарован, мало того - что-то еще не нравилось ему в поведении девчонки. Неуловимо не нравилось, даже больше - тревожило.
Он принялся вызнавать о мадам Жири. Мег заплакала. " Неужели не справлюсь с девчонкой" - но подозрения остались подозрениями. Выудить нужные сведения у напуганного подростка оказалось дьвольски трудно. Она была либо очень хитра, либо наивна и очень испугана. В сущности, все, что он сумел узнать, заключалось в одной ее фразе: " Мама сказала, если я буду хорошо танцевать, Призрак Оперы сделает из меня даму высшего света".
Промучившись с Мег 2 часа, следователь приказал жандармам на время увести ее в другую комнату. Он не хотел, чтобы Мег видела во всех подробностях, как Эрика привязывают для допроса.
Когда все было готово, девочку привел сержант. Кандье ждал ее у входа.
-Мадемуазель Жири, - подчеркнуто официально сказал он. - Расскажите мне сейчас все, что вы знаете об этом человеке. Я повторяю - ВСЕ.
Уже вечерело, и по знаку Кандье к лицу Эрика поднесли канделябр.
Мег всмотрелась - и закричала от испуга, как и ее мать.
Кристина всего два дня назад успела предупредить ее, но внешность Эрика трудно передать словами. А 3 недели в кандалах не украсили бы любого человека. Девочка заплакала -от ужаса и сострадания. Ей до боли захотелось вскочить с места, обнять его, погладить по лицу, прошептать несколько слова на ухо - тех, которые, он, наверно, так ждал..
Она закрыла глаза. Неестественная худоба, окровавленная и разорванная одежда и неподъемной тяжести кандалы врезались в ее полудетскую память.
После отчаянных писем Кристины она была готова, что увидит что-то подобное, но все-таки вид скованного по рукам и ногам Призрака потряс девушку до глубины души. Мег закрыла глаза, чувствуя на щеках неудержимые слезы.
- Вы его знаете? - резко, чтобы привести ее в чувство, спросил Кандье.
Мег всхлипнула и затрясла головой.
- Нет, нет, я его никогда в жизни не видела, - выпалила она чистую правду. - А кто это?
Этот вопрос был неосторожностью - почти поверивший ей Кандье нахмурился.
- А вы так и не догадались, м-ль? - не скрывая иронии осведомился он.
Мег уже взяла себя в руки - сколько раз ей приходилось танцевать, скрывая мучительную судорогу в ногах. Сделала над собой привычное усилие. Ее испугало не уродство - из газет она ждала даже большего - а его страдальческий вид. Девочка еще больше возненавидела жандармов - теперь она мечтала отомстить и за Эрика тоже. Как угодно, помешать им там, где только сможет. А ему - помочь...
- Конечно, мсье, - она уставилась на него блестящими глазами, словно пойманный зверек, и лихорадночно искала, что она может сказать Эрику, не выдав себя. - Я очень много читала в газетах. Только все равно не ожидала - цепей и всего остального. Вы и мою маму так заковали?
Мег всмотрелась - и закричала от испуга, как и ее мать.
Кристина всего два дня назад успела предупредить ее, но внешность Эрика трудно передать словами. А 3 недели в кандалах не украсили бы любого человека. Девочка заплакала -от ужаса и сострадания. Ей до боли захотелось вскочить с места, обнять его, погладить по лицу, прошептать несколько слова на ухо - тех, которые, он, наверно, так ждал..
Она закрыла глаза. Неестественная худоба, окровавленная и разорванная одежда и неподъемной тяжести кандалы врезались в ее полудетскую память.
После отчаянных писем Кристины она была готова, что увидит что-то подобное, но все-таки вид скованного по рукам и ногам Призрака потряс девушку до глубины души. Мег закрыла глаза, чувствуя на щеках неудержимые слезы.
- Вы его знаете? - резко, чтобы привести ее в чувство, спросил Кандье.
Мег всхлипнула и затрясла головой.
- Нет, нет, я его никогда в жизни не видела, - выпалила она чистую правду. - А кто это?
Этот вопрос был неосторожностью - почти поверивший ей Кандье нахмурился.
- А вы так и не догадались, м-ль? - не скрывая иронии осведомился он.
Мег уже взяла себя в руки - сколько раз ей приходилось танцевать, скрывая мучительную судорогу в ногах. Сделала над собой привычное усилие. Ее испугало не уродство - из газет она ждала даже большего - а его страдальческий вид. Девочка еще больше возненавидела жандармов - теперь она мечтала отомстить и за Эрика тоже. Как угодно, помешать им там, где только сможет. А ему - помочь...
- Конечно, мсье, - она уставилась на него блестящими глазами, словно пойманный зверек, и лихорадночно искала, что она может сказать Эрику, не выдав себя. - Я очень много читала в газетах. Только все равно не ожидала - цепей и всего остального. Вы и мою маму так заковали?
Следователь закусил губу - такого он не ожидал. Мег, отметив это про себя, продолжала:
- Это он? Призрак Оперы, да?
- Вы очень догадливы, - сказал полицейский раздраженно.
- Мсье, а он вправду жив? Он похож на мертвого, - невольно повторила она слова своей матери.
- Побеспокойтесь лучше о себе, - почти дословно ответил ей следователь.
- Неужели это тот самый Призрак, который сделал Кристину примадонной? Прославил ее нав всю страну? - казалось, Мег просто размышляла вслух. - Значит, это благодаря ему мне давали хорошие роли?
- Вы общались с ним раньше?
- Никогда, - ответила она искренне.
Кандье наклонился над Эриком.
- Ты обсуждал с Кристиной эту девушку? - почти закричал он.
Не получив ответа, следователь начал его трясти, как уже привык.
- Кристина тебя любит, она тебя спасет, и я тоже, - одними губами шептала она.
Ничего не добившись от узника, Кандье задал ей еще несколько вопросов и отпустил девушку.
Мег, все еще дрожа от озноба и вытирая слезы мехом своего плаща, пошатывыясь вышла из кабинета. Ей смертельно не хотелось оставлять Призрака. Тот же седой жандарм поддержал ее под локоть. Девочка резко вырвала руку и обернулась - чтобы еще раз увидеть Эрика. Чтобы передать глазами то, не смогла сказать вслух.
Мег бежала по темным улицам к Опере, оскальзываясь на мокром снегу. Она старалась не поднимать головы, и даже столкнулась с каким-то прохожим. - Пардон, - пробормотала она и скользнула дальше.
Пройдя около квартала Мег обернулась к массивному зданию тюрьмы. Ее темные глаза заискрились такой ненавистью, что трудно было ожидать от худенькой девочки.
Мег вернулась в Гранд-Опера поздно вечером, усталая и забрызганная грязью. Сбросив плащ и отогрев у огня замерзшие руки, девочка заперлась в своей комнатке. Убедившись, что она одна, Мег написала длинное письмо, адресовав его в Перрос-Гирек.
Доктор Бриан оказался совершенно прав в своих предлоложениях -Эрик в тюрьме реагировал только на имя Кристины. Причем реагировал чрезвычайно болезненно. Все остальное - угрозы, обвинения - словно его не касалось - Кандье в этом не ошибался. Эрик ничего не хотел и ничего не боялся - ни боли, ни смерти. Инстинкт самосохранения в его случае словно дал сбой. С таким узником было невыносимо трудно.
Его допрашивали - сперва каждый день, потом все реже - пытаясь узнать не только судьбу его жертв, но и найти спрятанные деньги. Судя по рассказам Перса, Эрик собирался обвенчаться с Кристиной - поэтому всех денег он явно не истратил. После захвата Призрака, дела Ришара и Моншармена лши довольно плохо - директора даже объявили награду за информацию об украденных 40 000. Новые кладоискатели перевернули театр вверх дном. После того, как пара из них попала в ловушки Эрика - интерес несколько остыл.
Они, правда, отделались увечьями - но энтузиазм пошел на убыль.
Мифруа и его подчиненный все чаще испытывали неприятное чувство бессилия, когда общались с Эриком. Они не могли ничего с ним сделать - только упоминаниями о Кристине ткнуть - словно палкой в открытую рану.
В душе Эрика было сломлено желание жить, и когда следователям удавалось добиться от него ответа - в тихом глосе звучала такая тоска, такая боль, что даже для них было невыносимо слушать. Хотя ни комиссар, ни его подчиненный не отличались чувствительностью и оба привыкли к человеческим страданиям. Но Призрак словно передавал и навязывал им свою полную опустошенность - и это было невыносимо.
Уже тогда унижене и тоска Эрика отзывались в тех, кто слышал - словно отражение на воде. Он был - и оставался Ангелом Музыки - даже в тюрьме. Даже против его собственной воли.
Кандье и Мифруа пришлось куда тяжелее, чем Персу - они слушали Эрика день за днем.
И в конце концов они сдались, проклиная про себя его невероятный голос . И Эрика оставили в покое. Только ежеднеыне посещения врача нарушали темноту и тишину его преждевременной долгожданной могилы.
На еще одной очной ставке Призрака с мадам Жири от нее ничего, кроме слез не добились.
Кандье уже намеревался вызвать Перса и опять привезти в тюрьму Мег - когда увидел статью на первой полосе газеты.
Это было подробное, длинное интервью Мег Жири. Следователь побагровел от бешенства - все его подозрения относительно противной девчонки оправдались, но слишком поздно - маленькая притворщица его провела.
Мифруа пришел в неменьшую ярость: последовав примеру Перса, Мег не скрыла ничего. На странице "Ле Матэн" красовалась история ареста мадам Жири, обысков в Опере, грубое обращение солдат с самой Мег. Она расписала - как одна, нолчью, шла через весь Париж - как ей было страшно и каких оскорблений она наслушалась.
Все это венчал рассказ о свидании с Призраком. Самые неприятные подробности -следы побоев, вверевки и кандалы, как узника трясли и били у нее на глазах. Мерзавка актриса и наглец-репортер постарались! Наверняка какой-нибудь дешевый писака, из тех, кто ищет сенсации за каждым углом.
Сгоряча Кандье хотел арестовать Мег - но это было бы глупо и ничего не исправило. Оставалось принять пощечину - и только проклинать наглую девку.
Прочитав эту же статью, Мег Жири оскалила острые зубки. Все получилось так, как она хотела. Она была не настолько наивной, и не ждала, что после этого немедлено выпустят хотя бы ее мать - но нанести им хоть один удар!... Она со злорадством представляла, как должен сейчас злиться этот толстый урод - как она про себя называла Кандье.
Торопливо, карандашом она нацарапала еще письмо. Чтобы отправить его, она позаимствовала наряд из костюмерной. Мег еще никогда не играла такую важную и ответственную роль. Все детство она провела у станка - для игр времени почти не оставалось. За один день она наверстала упущенное.
А потом- смеясь, показывала статью подругам из корлебалета. Девушки ахали, восхищались и возмущались жестоким обращением с Призраком и со старой безобидной билетершей, полушутя поздравляли Мег, что она теперь знаменитость. И почти каждая из них страстно мечтала оказаться на ее месте.
После захвата Призрака в Гранд-Опера образовалась ощутимая пустота. Дело было не столько и исчезновении ведущего сопрано, и не в том, что на место Кристины не хотела приходить ни одна сравнимая с ней певица. Эрик создал легенду, странную, сладкую и манящую жуть. Сама жизнь в театре приобретала привкус опасного приключения, возбуждающей авантюры. Кроме директоров, Эрик не вмешивался почти ни в чью жизнь. Присутствие таинственного существа словно делало краски ярче, а движения - быстрее, добавляло очарования в работу даже самых скромных билетерш и закрывальщиков дверей.
Эрик не обращал на это внимания - и очень бы удивился, узнав, как велико его влияние на персонал Оперы. Он хотел скрыться от людей в убежище - но не знал, что был необходим в Гранд-Опера.
Все даты в формате GMT
3 час. Хитов сегодня: 0
Права: смайлы да, картинки да, шрифты да, голосования нет
аватары да, автозамена ссылок вкл, премодерация откл, правка нет
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума